АКТУАЛЬНЫЙ сайт газеты - Телерадиокомпания "Диалог" г. Усть-Кут


Навигация
Главная

Текущий 49 номер
Номера 2009 года:

Июль 2009 № 27
Июль 2009 № 28
Июль 2009 № 29
Июль 2009 № 30

Август 2009 № 31
Август 2009 № 32
Август 2009 № 33
Август 2009 № 34

Сентябрь 2009 № 35
Сентябрь 2009 № 36
Сентябрь 2009 № 37
Сентябрь 2009 № 38

Октябрь 2009 № 39
Октябрь 2009 № 40
Октябрь 2009 № 41
Октябрь 2009 № 42
Октябрь 2009 № 43

Ноябрь 2009 № 44
Ноябрь 2009 № 45
Ноябрь 2009 № 46
Ноябрь 2009 № 47

Декабрь 2009 № 48
Декабрь 2009 № 49
Декабрь 2009 № 50
Декабрь 2009 № 51

ГОСТЕВАЯ  КНИГА
Доска объявлений
Связь с нами

Архивы:

Газета за 2009 год
Газета за 2010 год
Газета за 2011 год
Газета за 2012 год
Газета за 2013 год
Газета за 2014 год



Информеры

НАСИЛИЕ В СЕМЬЕ: хочу - люблю, хочу - убью

ЖКХ. Учиться, учиться, учиться!

В номере:
В РАЙОННОЙ АДМИНИСТРАЦИИ

В ГОРОДСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ

МАРИНА СЕДЫХ: "С ЛЮДЬМИ НАДО РАБОТАТЬ..."

ИЗВОЗ НА АВОСЬ - КАК БЫ ТОПАТЬ НЕ ПРИШЛОСЬ...

КУЛЬТУРА ЖИЗНИ
ВСТРЕЧА В БИБЛИОТЕКЕ

Звучали стихи и романсы...

Налоговая культура закладывается с детства

МОРЕ ПОКОРЯЕТСЯ СМЕЛЫМ

ИНФОРМАЦИЯ
Официально: подведены окончательные итоги выборов

СУБАРЕНДА ЗДАНИЯ, СООРУЖЕНИЯ, ПОМЕЩЕНИЯ

Об основных проблемах и путях решения



Информация
Усть-Кут ФОТО

Якутский разбой

Мыс Кастатым на расстоянии вытянутой руки




Декабрь N 49 ( 11.12.2009 )

  • Итоги рейтинга 1.98/5
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5

Рейтинг: 2.0/5 (62 голоса)

3033

Распечатать     Последнее посещение n\a Просмотров N\A

Андрей Антипин

Отсрочка

повесть

(Продолжение. Начало в № 45,46 , 47, 48 )

VII

К сорока годам жизнь Колымеева, как тогда говорили, шла по наклонной: ни семьи, ни родной души. Старший Колымеев под Ленинградом погиб, а сам Палыч вместе с матерью, спасаясь от голода, сразу же после войны скочевал в Сибирь, куда давно звала-тянула тётка Агафья, отцовская сестреница. Приехали в сорок шестом, два фанерных чемоданчика в руках у матери - и только. Тётка работала в колхозе учётчицей, на скотный двор спровадила и золовку, и племянника. Мать сидела целыми днями под коровьим брюхом, цедила в подойник жидкое молоко, а Палыч тут же крутился, выворачивал из-под коровьих задов здоровенные лепёхи. Случалось, приваливалась мать лицом к тёплому коровьему животу и так долго, пока Алексашка, председатель колхоза, не заорёт благим матом, сидела, уткнувшись в пропахший навозом мех и подрагивая костлявыми плечиками. Володька тут же, сморкается на навоз: «Чего ты, мам?» - а та уж, подвязав косынкой развалившуюся копну волос, дёргает за коровье вымя. Так выдюжили послевоенную разруху, из которой больше всего запомнилось: под матрасом у матери лежали пять рублей. Он углядел это дело и не сдержался, умыкнул бумажку. С деньгами пришёл на базар, купил куриное яйцо, за Воротангоем разжёг костёрчик, сварил яйцо в железной банке и слопал. Мать дозналась, но ни словом не попрекнула, хотя деньги были отложены на чёрный день. В пятьдесят третьем умерла тётка Агафья, изнасилованная беглыми зеками, и на место учётчицы взяли Марию Колымееву, прозванной «расеянкой». Не то что бы сытнее зажили, но терпимо: кусок хлеба и молоко не переводились теперь в доме. Палыч закончил четыре класса и, направленный колхозом на обучение в Черемхово, вернулся через полгода трактористом с хрустящими корочками. Развернулись немного, кое-какая копейчонка завелась в кармане, где раньше бы и хлебной крошки не наскрести по швам. В срок мать из учётчиц отправили на заслуженный отдых, пригласили заодно с другими бабами вечерком в сельсовет. Всем выдал Алексашка именные ленинские часы, а Марии вручил бумажный свёрток. Палыч тут же был, молодой и вихрастый, смолил папироску в дверь, где толпой набилась поселковая молодёжь. Мария дома развернула бумагу, а в ней - две пары рейтуз фильтикосовых. Хотела бежать, отчехвостить Алексашку при районном начальстве, да поубоялась за сына, что прижимать начнут, сглотнула председательскую обиду. А там как пропасть навалилась на Колымеевых, в несколько месяцев скрутила болезнь Марию в бараний рог. И жиром собачьим отпаивал Палыч, и таблетки приобрёл - специально в район смотался, у бригадира отпросился - а не помогло. Банка воды стояла на табуретке да несколько носовых платков рядом с кроватью Марии: чахотка. Одно время стала попивать, прятала фанфурики то в снег, то в поленницу. А он и так ничего: намучилась мать, хлебнула жизни. И всё, пока была жива, попридерживала мало-мало Палыча.
- Ты, Вовка, стремись к людям поближе, - напоследок наставляла старуха, покашливая словно кусочками ртути. - Нет у тебя ни братеников, ни сестрениц... Валюхи уж и в живых нету, наверно...

Валюха была старшей сестрой Палыча, которая потерялась ещё в России во время войны. И вот с тех пор от неё ни слуху, ни духу.
- Так что ты давай, не позорь мои седые волосы. Первым делом, ступи в кансомол. «Кансомо-о-льцы, дружные ребя-я-та!..» - пробовала петь старуха пьяным голосом, но её тут же забивал кашель. - Им счас... все пути-дороги... открыты... Потом женися, выбери себе каку-нить... активиску, а то так и будешь болтаться, как коровья лепёха в проруби... Уж она тебя обуздает, пусть хорошенько зажмёт, чтоб не ерепенился. Уважаю таких! Как пойдут языком чесать, дак слушать сладко... Потом сам в партию ступи... Хотя куды тебе в партию, пролетарий сраный...

Кивал согласно головой Палыч, а как схоронил старуху, так решительно поменял выработанный покойной жизненный курс. В то время и страна становилась на новые рельсы, перевёл Хрущёв историческую стрелку. Пять лет отслужил Палыч в Монголии, а сразу же после армии схлестнулся с одной, с городской инженеркой, избу родную заколотив, отправился в медовое путешествие в город нефтехимиков. Несколько месяцев пожил по уставу, с первых дней заведённому в доме гордой инженеркой, да заоглядывался по сторонам. А там на жизненном пути Палыча вырос соперник нежданный, само собой, по имени Владлен, разумеется - заведующий горным цехом. Палыч не успел значения придать, как уже бортанули его, выставили на лестничную клетку всё тот же фанерный чемоданишко. Закатился сокол обратно в Воротангой, завёл разнузданную жизнь. И чихвостили его тридцать раз на тридцати коллективных собраниях, и бивали по пьянке озлобленные рогастые мужики... Наконец попросили из колхоза. Подался Палыч из Воротангоя на гипсовый рудник, стараясь поспеть наперёд злой предостерегающей бумаги, которую всё тот же Алексашка выслал директору гипсового карьера.

Директор оказался свойским мужиком, не внял алексашкиным предостережениям и принял Палыча на бульдозер, в цех погрузки, разумно рассудив: одним пьяницей больше, одним меньше. Избу материнскую перевозить Палыч не стал - по дешёвке продал за ненадобностью всё тому же председателю, который приобрёл домишко на дрова, - а сам закатился в поселковую общагу, раз всё одно бичевать. В те годы неплохую деньгу брали работники гипсового рудника, хоть не сравнишь с получкой начальства, но и то. Завелись и у Палыча деньги, благо вкалывать был горазд. А где деньги, там и женский пол: не успел духа перевести после разгульной воротангойской жизни, как уж пять раз подженился да десять раз развёлся. Нехороший слух пошёл о нём по посёлку, как от чёрта, стали шарахаться от него рудниковские бабы. Крепко саднило это, а там и волос полез из головы, яйцом проклюнулась на макушке академическая лысинка, а у него всё - молодость. Сорокалетие из суеверия не стал отмечать, всё меньше тянуло на выпивку, чернота мыслей сидела в голове, как стая ворон на столовской помойке. Вот и окружающие вроде бы со смешком за глаза стали называть его Палычем, а какой-нибудь языкастый шкет, сопля-недоносок, всё чаще кликал «дядькой». Прогнал Палыч от себя последнюю «бражку», выбросил пустые бутылки, вымыл ноги и лёг спать, надеясь на лучший удел. Но червячок завёлся, точил ходы-норки для болезненных думок, хоть к бутылке Палыч больше и не прикладывался. А там как-то после работы зашёл в поселковую пивнушку (только что завезли свежее пиво), за одним из столиков заметил незнакомую привлекательную женщину, долго и задумчиво смотревшую на молочно-белую, лопающуюся тысячами крохотных пузырьков пивную пену. Палыч кепчонку набок.

- Спиваемся в рабочее время?
- Уйди, парень! - внезапно обозлилась незнакомка, но вспышка гнева только на мгновение ослепила нежданного ухажёра.

В следующий миг не терялся:
- Вопрос не в том, нравлюсь ли я вам, а в том, нравитесь ли вы мне! - залихватски выдал киношную реплику, так всегда поражавшую случайных его знакомых отъявленной наглостью. - Встретимся сегодня в свинарнике. Я буду с газетой «Правда» в руках...

Но подняла женщина лицо, выхлестанное, как осенним моросным дождём, горевым и безутешным женским плачем, - и словно ведро бутылочного стекла проглотил Палыч, когда она заговорила:
- Я мужа ровно год назад схоронила - двадцать лет прожили вместе, как один день, - а сегодня сына ... - Сказано было просто, как старому знакомому. - Семнадцати не было пареньку... Водитель тронул машину, не предупредив, - Алёшка так и вылетел из кузова. Убился о железный бортик... Судиться подзуживают с паразитом, да я не хочу нисколько. Нужно мне! Парня не воротишь всё одно, а я отродясь даже в свидетелях не была...

Задумалась женщина, а Палыч сделал знак рукой, принесли ещё пару кружек. Сам робко пристроился за столиком, но говорить - не говорил, потому не было у него слов на это горе. Но и молчать неловко.
- Судиться надо, - после молчания предложил робко, не зная, что другое сказать-посоветовать.

И соврал, удивляясь самому себе:
- Их, алкашей, не приструнить, так они совсем распоясаются, и на тридцати собраниях не продерёшь потом...
- А мати хаити! - отречённо махнула рукой новая знакомая, в крепкий узел завязала на голове чёрный платок.

Под платком углядел Палыч будто заиндевелые от долгого материнского горя волосы.
- Бог не Яшка, зна-а-ет, кому нынче тяжко... А ты мне такие слова, парень! Так-то, милый дружок.

Бочком, комкая кепку, уходил Палыч из пивной, пристыженный, сломленный в своей холостяцкой бесшабашной крепи, после которой нет возврата к прежнему - только вперёд.

На годовщине со дня гибели сына Августины Павловны объявился. Пришёл без приглашения, предварительно разузнав про житьё-бытьё наборщицы районной газеты. Оказалось, дважды земляки: оба из-под блокадного Ленинграда, но только Августина из Шарагничей, а он из Алексеевки - четыре версты ходу.

Хохмили по этому поводу мужики:
- Куда тебя, Колымеич, потянуло! Ну давай-давай, устремись к этой величине, вместе будете передовицу складывать! Да не хохмил сам Палыч, который к тому времени накрепко стравил в думках своих неустанных свою судьбу с судьбой нестарой ещё вдовы.

Но шёл как на казнь: кто же знает, как встретит его Августина, когда в пивной виделись да пару раз на улице - и только. Правда, с того памятного дня Августина, улыбаясь кратко, здоровалась первой, но ведь не станешь принимать это на свой счёт. Он и сам не помнил, как насмелился и без стука мягко потянул дверку на себя....

Из зала слышались приглушённые голоса, а с трельяжа, рядом со стопкой водки, с чёрно-белого портрета глядело невесело юношеское лицо с чёлкой, гладко зачёсанной вправо...

Неловко кашлянул Палыч, да никто не услышал в лязге вилок и ложек. А он не решился пройти в зал, стоял в прихожке, делая вид, что не может расстегнуть ремешки начищенных сандалий.

Августина вышла из кухни со стопкой тарелок, когда увидела его, но не удивилась, как будто с часу на час ждала, но всё-таки оговорила ситуацию со своего женского бока, вменила ему в положение:
- Вот уж кого не ждала дак не ждала!
- Дак вот, пришёл...

Палыч, не зная, принято здороваться на поминках или нет, неуверенно кивнул ей, как старой знакомой.
- Здорово, здорово! - поспешно поздоровкалась и Августина да, как тогда в пивной, повела головой в направлении стола:
- Ну проходи, что встал?!

За столом сидели корреспондент газеты Сашка Сапожников, редактор Гавриил Викторович Аширов, Даниил Андреевич, директор рудника, Алка Шелихова - эта больше хвостом вертит, косая малоросска, да ещё несколько, кого Колымеев не знал.

Палыч ждал, что ему удивятся, притулился с краешка от стыда. Августина сообразила, поднесла штрафной, он выпил и стал осматриваться на вражеской территории.
- Сталин болел, перед смертью уже... - рассказывал Аширов-редактор, отирая платком жирные красные щёки. - Двадцать четыре часа в сутки не выходили из редакции... Помнишь, Гутя?

Августина, отставив от стола табуретку, сидела как бы в отдалении от поминальной тризны, сама собой, со своим горем.
- Да помню. И дневали, и ночевали в типографии...
- Августина помнит - да. Мы с ней хлебнули мурцовки! Каждые три-четыре часа новые сообщения о состоянии здоровья вождя... Из столицы в область, оттуда - в район... Само собой, тайно, закрытые каналы... Вот каждые четыре часа новый выпуск с последними новостями... Ты-то не помнишь, Сапожников...
- Я тогда ходил тренировался...
- Ты не помнишь, - подтвердил Аширов. - А мы с Гутей помним... Мне, как редактору, сообщение из района: так, мол, и так, а уж я с листочком в типографию - Гутя с девчонками набирают сидят...
- Плачем сидим, а набираем... - Августина сделала Сашке знак, чтоб обносил по рюмкам. - А ведь не знали тогда, сколь он обиды нанёс людям. Откуда было знать правду?
- Неоткуда - да...
- Мы и не искали правды, - полез в карман за куревом Даниил Андреевич. - Если разобраться по-честному? Одна правда была, о другой и подумать не могли... Если бы кто сказал: тут, ребята, подвох, так задумались бы... А так...
- Свинцовый набор, в пыли всю дорогу... А надо - куда денешься? И жалко, главно, было. Не за деньги - а по состоянию души жалели человека... Как щас помню, что сидим, плачем с девчонками...

Заскрипел зубами охмелевший редактор:
- Я-то не плакал - по прошествии лет могу признаться! Тоже, не пустое ведро - голова была на плечах, понимал уже кое-что...
- Ну-ка, Гавриил Викторович, помолчи! - по столу вилкой постучала Августина, строго глядя на Аширова. - Ты меня извини, но таки слова... хоть и не прежне время, а всё одно - воздержись, пожалуйста...

Редактор замолчал, оправляя ворот рубахи, а Палыч чувствовал сверлящие поглядывания со всех сторон. Особенно старалась Августинина подружка, словно кусок хлеба он у неё урвал в голодный год. Не сидел, а высиживал за столом, как на битом стекле ёрзал.

В разгар застолья, хлопнув какую рюмку подряд, через стол полез к нему крепкомордый мужик с крупным красным носом. Палыч мельком видел его не то в горном цехе, не то на электроподстанции. Он не сводил с него бычачьих глаз с той поры, как Палыч вошёл в дом.
- Интересуюсь... - крепкомордый низко склонился к нему, дохнул застоялым перегаром. - Интересуюсь: на какой именно должности состоите в редакции? Сотрудник отдела писем? Сторож-истопник?!
- Заместитель редактора! - нервно пошутил Палыч, когда мужик, цепляя полами костюма тарелки с салатами, стал как бы дружественно постукивать его ладонью по плечу.
- Замредактора, говоришь? Ах ты, гадюка недоделанная! - заскрипел зубами крепкомордый и потянулся к горлу Палыча широкой клешнёй. - Да я тебе, падла...
- Ты-то меня?!

Августина не дала Палычу разгуляться, осадила буяна.
- Сиди, Чебун, надоел хуже смерти! - И пригрозила, когда мужик, посмеиваясь дурковато, сел на своё место: - Не смей проводить в моём доме своей политики! А то я тебя, знаешь, быстро попрошу на выход...
- Действительно, ведите себя достойно, мужики, - тихо сказал редактор Аширов. - Вы на поминках, по-моему, а не... Ну-ка, приведите себя в порядок!

Палыч жалел, что не смазал мужика по скуле. Что не просто так он ошивался вокруг вдовы - тут и ребёнок поймёт, а Палычу пятый десяток пошёл. Но Даниил Андреевич, директор рудника, погрозил ему пальчиком: дескать, не шали, и Палыч попетушился-попетушился, да успокоился.

Когда разошлись гости, как на аркане утянув за собой Чебуна, который всё порывался устроить драку, в кухне, среди ворохов беспорядочно сваленной грязной посуды, состоялся меж ними пьяный разговор. Жёлтая лампочка, засиженная мухами, освещала две сгорбленные фигуры, уголками табуреток приткнувшихся друг к другу.
- Оно бы не мешало живую душу в доме иметь, - отвечала на его незамысловатые намёки Августина. - Но, опять же, у мужа родного ишо ноги не остыли, сына только схоронила, а тут на тебе! Не-е, Владимир Павлович, погодить нам нужно с тобой, дружок, а то нагородим сдуру...
- Я не навязываюсь! - гордился Палыч, вскакивая с табуретки и порываясь уйти.

Августина за рукав усаживала его на место.
- Посмотрите, какие мы гордые! Уж и слова до себя не допускаем!
- А что вы думали! - Палыч по-детски делал губы трубочкой, довольный, что его уход остановили. - Я же не побирушка какая-нибудь! Решай - дак распишемся, а нет - дак...
- Помолчи-ка! - сердилась Августина, уходя в бабьих мыслях туда, куда Палычу и на бульдозере не заехать.

Через месяц всё с тем же фанерным чемоданчиком в руках заявился опять. Была осень, конец сентября; только откопались, и Августина в небольшом капроновом котелке намывала в кухне свежую картошку. Возле окна, поставив маленькие ноги на перекладину табуретки, сидела Саня, та самая малоросска, которую Палыч видел на поминках.
- Какая у тебя крупная картошка, Гутя! - дивилась Саня, засмотревшись в ведёрко. - У меня в тот год такая же была, а нонче одни балаболки...
- Хватит тебе, Саня! - оправляя задравшийся у коленок халат, отвечала Августина, недовольная похвалой. - Куда тебе одной? Меня также взять. Много ли нам, сиротам, надо теперь?
- Так-то оно так, - вздыхала Косая. - Только это не всё одно, крупную чистить или мелочь... Ты золу кидаешь?

Не успела ответить Августина, потому что, не брякнув щеколдой, в прихожке с бутылкой «Агдама» в руках нарисовался нежданный гость. Августина пристально оглядела вошедшего, бывшего навеселе, но ничего не сказала.

Обнаружив в кухне малоросску, Палыч обрадовался, что оказался предусмотрительным и оставил чемодан в сенях под скамьёй. «Щас бы залетел ! Эта Саня... сразу видно, что чужому счастью рада будет!»

Держась за дверную скобку, он в нерешительности переминался с ноги на ногу. Однако Саня была неглупой бабой, мигом оценила обстановку здоровым глазом и поднялась уходить.

Августина настойчиво удерживала подружку:
- Сиди, Саня!

Палыч посчитал рвение, с каким Августина уговаривала Саню остаться, хорошим для себя знаком. Он степенно прошёл в новых носочках по чисто выстиранным к зиме половичкам, чинно поставил на стол бутылку вина.
- Пойду, Гутя, - мельком взглянув на бутылку, оправдывалась Саня. - Печь протоплю, да в шесть Валюху из школы встречать надо - боится мимо Чебуновских ходить из-за собаки...

С Саниным уходом Августина излишне тщательно, даже ожесточённо, заворочала в ведёрке мешалкой, изредка извлекая и держа в руке изжелта-белую, в мельчайших пупырышках картошину, чтобы не выказать сокрытых тревогой глаз.

Опустив картошину обратно в ведро и вытерев мокрые руки о конец фартука, Августина по праву хозяйки осведомилась:
- С чем пожаловали?
- Та-а... - новоявленный жених стушевался, как под рентгеном, стоя под пристальным взглядом строптивой вдовы.

Августина с самого его прихода догадалась о цели визита и, не то польщённая, не то разгневанная этою целью, с заметным борением в душе этих двух чувств, всё ж таки сжалилась над Палычем, буркнула хмуро, чтобы шёл в зал, а сама полезла в закрома, забрякала дверцами шкафов, гоноша на стол, нарезала в блюдо последние, ещё в зародышах сорванные с куста огурцы, вырасти которым не отвела природа тёплых деньков, туда же накрошила помидоров, луковицу, залила растительным маслом, чуть разбавила водой и хорошо посолила.

Нарезая хлеб, Августина заметно нервничала и, не дорезая до конца, отламывала прямо кусками.

- Наливай, что ли! - когда молчание стало ненавистным, прикрикнула Августина, но постеснялась своего ора, сказала мягче: - Пособи, Владимир Павлович, достань фужеры из шкафа...

Пригубили терпкого «Агдама». Палыч осторожно подцепил вилкой хрустящий околыш огурца, проклиная всё на свете, страшась хрустнуть, деликатно пожевал для приличия и так, почти не прожёванный, проглотил, едва не поперхнувшись.

С третьей рюмкой заговорил - развязался язык, будь он неладен. Как Алексашка-председатель на собрании, пошёл чесать про выгоды своего существования.
- Зарплату аккуратно получаю - каждый месяц, плюс премиальные! - он подумал, чем ещё можно было уверить её в своей надёжности, и брякнул: - Опять же, на книжку кладу, на чёрный день, то-другое...

Августина слушала, согласно кивая головой, иногда переспрашивала участливо, но мысль при себе, видно, имела другую, для Палыча оскорбительную: успели подружки, нашептали про его бурное прошлое.
- Так и живёшь... живёте? - насмелился наконец Колымеев.
- Так и живу! - пожала плечами Августина. - А чё мне? Я хошь столь денег не гребу, как некоторые тут говорят, а однако ж, и с протянутой рукой не побираюсь.
- С этим - да, не поспоришь...

Метнула вдова камешек, нечего сказать. И ахнул Палыч, не в силах больше терпеть эти шашки-поддавки:
- Замуж-то выходить не собираешься?!
- Нужно мне! - деланно прыснула Августина и поднялась, чтобы убирать со стола; но дала слабину, села обратно. - Добра-то... Хорошего мужика ишо поискать надо с огнём, а барахла... У, сколько хошь!
- А я ить давно к тебе приглядываюсь, Гутя! Хорошая ты женщина. Ничего, что я так тебя называю, по-свойски?
- Дак называй - чё! Я слежу за ситуацией пока што...
- Ага. Давно, говорю, приглядываюсь к тебе. Да только ты не подумай, что я там как-нибудь... с намерением каким дурным... Я основательно решился, Гутя, а не так как-нибудь... Так что ты не подумай худого...
- То есть капитально устроить хочешь свою жизнь?
- Но.
- Дак давай - чё?

Вдова только намекнула шутейно, что с таким, как он, любая сойдётся, а уж Палыч выбежал в сенцы и вернулся с чемоданом, который положил на табуретку, высвобождая из фанерного зоба нехитрые пожитки.
- Вот носки... три... не, вру! четыре пары! две сменные рубахи, кальсоны...
- Кальсоны?!

Августина, равнодушно наблюдавшая за ним, внезапно поднялась, крепко обхватила Палыча за плечи и, подталкивая впереди себя, дотартала до двери... Палыч похихикивал, потирая ушибленное место, но вдова на том не успокоилась: принесла и следом за хозяином выбросила чемодан - только фанерки затрещали.
- Туда тебе и дорога, бл.дун паскудный! - стукнулся о железную скобку кованый крючок. - Вот сунься только, я тебя обратно с крыльца спроважу!

Палыч потрогал рукой ушибленную голову - с голубиное яйцо вспухла на лысине шишка.
- Вот же, накаркала старуха мать, - поругиваясь сквозь зубы, Палыч стал собирать разбитый чемодан. - Та ещё активистка попалась... Завтра пластырь лепи, а то мужики не дадут покоя своими насмешками.

До ночи просидел на крыльце. На случай, если бы переговоры затянулись, в чемодане таилась энзэшная красного, которая не разбилась - «а могла бы, упаси бог как швырнула, гадюка!». Палыч из горла выдулил бутыль, зажевал укропом с вдовьей грядки. В парнике при свете спички нашарил пару залежалых огурцов, но брать побрезговал: кто знает, чем они протравлены; они, вдовы, всяким могут посыпать... Не то от пережитого волнения, не то от того, что только с ночной смены, Палыч скоро окончательно опьянел, постыдно развалился на ступени, держа, однако, ситуацию под контролем: подперев спиной крашенное зелёной краской перильце, ногами уперся в дверь. Это на случай, если он вдруг задремлет, так чтоб Августина не ускользнула никуда, ворохнула его прежде.
- А я ей подарок привёз! - орал Палыч, стуча в дверь ногою. - Да знаешь ты кто после этого?!

Всякий раз, как стук становился настойчивей, Августина выбегала в сенцы - ругаться через выставленное в раме стекло. Стекло убиралось для отдушины, вместо него натягивалась сетка от мух, но через сетку - ругайся, сколько влезет.
- Женишок, а женишок?! Вынь-ка деньги из кишок! Мине - деньгу, тебе - кишку: вот и польза с женишку! - пытала вредная вдова. - Я вот как задам по двери, дак ты у крыльца и растелешишься обратно...
- Не-а! - глупо хихикая, задирался Палыч, в потёмках шаря руками вокруг себя в поисках кепки и никак не находя её. - Не-а, не спихнёшь!
- Спихну-у! Уж это будь уверен! Не сомневайся на этот щёт. Не таких обглодышей спроваживала с крыльца...
- И много их было? - он перестал шарить руками по крыльцу; пропустив обидное слово мимо ушей, замер в неприятном предчувствии. И в этот момент исступленного ожидания, казалось, весь хмель выветрился вон.

Августина незаметно высовывалась из-за занавески и, прилипая щекой к стеклу, пыталась разглядеть лежащего под дверью. Камень ли у неё был вместо сердца в груди, либо обидел кто - зудила безо всякой жалости:
- О, много! Думаешь, ты один такой умный - на дармовщинку? Как бы не так! Не такие в ногах ползали: «Гутя! Гутенька!». У тебя столько пальцев нету, чтоб всех перещитать...

Хоть и понимал Палыч, что ему в разрушение говорится, однако обижался и порывался уйти. Но его никто не удерживал, так что уйти он не мог, а снова садился на крылечко. Ждал, что Августина скажет ещё, но та тоже понимала положение.
- Думаешь, хорошо делаешь, что врёшь? - Он сидел спиной к окну и каждой косточкой позвоночника чувствовал пытливый взгляд из-за занавески. - Мне ить, Гутя, вот так вот обидно от твоих слов! Я к тебе, можно сказать, со всей душой...
- А мне какое дело? - отзывался неуверенный голос из-за занавески. - Са-авсем никакого дела нет!
- Врёшь, есь тебе до меня дело! Ты на меня ещё тогда глаз положила, в пивной... Думаешь, я не понимаю? Вдова, понятно, но и годы, посмотришь... Сколько тебе лет настукало?

Долго дрожала занавеска.
- Знаешь что, Владимир Павлович? - всхлипнуло наконец из сенцев. - Ступай-ка ты домой по-хорошему... Ты меня обидел хуже смерти...
- Чем это? - ещё запальчиво кричал Палыч, но захлопнувшаяся дверь больше не открывалась, застыла бирюзовая - в цветочных горшках - занавеска.
«Алкашка! - себе в оправдание подумал Палыч. - Ты меня на гвоздь поддеть хотела, как кошёлку какую, чтоб потом пользовать в своё удовольствие, а я не дался... Не, не дался Колымеев!»
- Медицина бессильна-а-а, смеёца над болью мое-е-ей! - запел во всё горло, а потом ещё раз постучал в дверь и, на удивление, ему вскоре открыли...

Чебун, в нетерпении стоявший подле заплота, громко высморкался в сонную темь. Он битый час поджидал своего соперника, думая задать тому трёпку, свести счёты.
- Снюхались уже. Ну-ну.

*

Наутро Августина вытрясла из чемоданчика его барахло и упихала в комод - как две неполных жизни в одну сложила. Дверцу закрыла на замок, а ключик спрятала под колпак швейной машинки.

«Всё! Села муха на стекло...» - про себя выругался Палыч, из зала, где он лежал на диванчике, одним глазом наблюдавший за тем, как запирается его холостяцкая жизнь.

VIII

- Господи, дай нам, грешным, и деточкам нашим...
- Ну вот, - невольно поморщился Палыч, стыдливо отстраняясь от старухи. - И сразу причитать!
- ...и деточкам детей наших...
- Гутя?!
- Эх, Колымеев ты мой, Колымеев...

Из кухонного окна был виден весь посёлок, примостившийся под горой. Перебирая клочья прошлогодней крапивы, крался вдоль заплота ветер, выпрастывался за изгороди и, ухнув в овраги, свистел оттуда в свистульки будылья. Под чистым небом пришёл Палыч домой, а вот накрутило в вышине, наволокло иссиня-серых облаков. Две-три белые головки дождя по-утрешнему чиркнули по стеклу. Взвился ветерок, швырком бросил вдаль набрякшие тучи. Они стремительно побежали в сторону гипсовой горы и рухнули за ней, как мокрые простыни оборвались с лопнувшей бельевой верёвки. Выползло солнце, пошло улавливать землю в липкую жёлтую паутину. Пригретая, на крыше курятника чутко дремала воробьиная стайка, а Маруська кралась к ним из-за поленицы. Вдоль забора брели коровы, которые уже давно самостоятельно уходили в поскотину. В огороде на оттаявших грядках копошилась парочка скворцов, выискивая длинными клювами сонных весенних червей, громко, во весь птичий голос, ратуя о мире и согласии на земле.

«Кому согласие и понимание, а кому в клюве сидеть!» - относительно противоречий жизни помыслил старик. Он уже не чаял сидеть подле окна и глядеть на посёлок; а вот - дождался, неизвестно за какие заслуги небесная канцелярия установила отсрочку.

Августина Павловна тоже выглянула в окно, да тут же и плеваться: одинокой грудой валялся на грядах небрежно сваленный уголь. Старуха машинально задёрнула шторку, чтоб только не глядеть на проклятый, но старику о том - молчок.

Ожидали, когда в душах, как вода в шайках, отстоится до самых зарубок взбурлившее волнение. Забытый и словно в ответ обидевшийся на весь белый свет, на столе безучастно напевал пластырем перемотанный приёмник. Просыпаясь, Августина Павловна первым делом бежала на кухню врубить радио: «Всё хоть жива душа в доме!» Первые минуты после пробуждения приёмник по привычке, от старости лет, ворчал, хрипя и стреляя непостижимо загадочным для ума старухи электрическим нутром. Обычно одного тычка хватало, чтобы сквозь яростное дребезжание наконец донёсся призывный ностальгический позыв «Маяка», который старуха только и слушала. Но и откашлявшись, приёмник работал неважно, так что, если по радио передавали музыку, то можно было слушать только мелодию, ибо слова покрывал неизбывный треск. Хорошо было, когда транслировали («крутили», как говорила старуха) русские народные песни, которые Августина Павловна знала назубок и могла бы тут же подхватить с любого коленца, если бы только заслышала мотив. С новыми дело обстояло хуже: не понимая толком слов, старуха кляла поседевший от мучной пыли приёмник, называя его «бессловесная мула», а заодно и поносила всех современных исполнительниц. Впрочем, рассиживаться да слушать песни времени особо не было, но старуха редко когда выключала приёмник раньше ночи. Приёмник пел целыми днями, даже когда Колымеева уходила в больницу или на огород. С годами слух у старухи притупился, поэтому колёсико громкости раскручивалось до отказа. Радио жило словно бы отдельной от всех жизнью. Оно то могло замолчать внезапно, и тогда старуха крестилась: «Ну слава Богу, замолкло!», а то вдруг ни с того ни с сего воскресало и, словно вспомнив, что старуха, накрутив колёсико, дала ему полную волю, начинало орать со всем своим ужасающим дребезгом. «А, чтоб тебя! - как ветром подкидывало старуху. - Как ш-ш-шурану щас в печку! Мула чёртова! Надоел хуже всего!»
- А сейчас хор... хр! хр!.. по многочисленным просьбам жительницы... хр! хр!.. ...ской области исполнит русскую народную песню «Ой, мо... хр-хр! - вещал тоненький голосок дикторши, но когда он пропал, старуха машинально стала накручивать колёсико:
- Пой, кому говорят?!

Только потом Августина Павловна догадалась, что укрутила колесо в другую сторону. Стала вертеть обратно. И тотчас захрипело-завыло:
...Ма-а-йив-в-во-о-о к-а-а-нь-нь-а-а!
Бе-э-е-ла-гри...
У ми-и-и-ньа жи-эн-н-на-а-а-а,
О-о-ой, и-и-игри-и-и-и-в-в-в-а-й-а-а-а!..
- Недопили... - негромко сказал старик и беззвучно засмеялся, раскрыв рот с жёлтыми редеющими зубами.

Августина Павловна махнула в адрес поющих рукой:
- Я какая в молодости певунья-плясунья была?! Только скажут: «Сделай, Гутя!», я и спою, и спляшу! И куда моё здоровье делось? Сёгоды как гвоздь проглотила. Не знаю, что-то к нонешней зиме будет, Колымеев...

Августина Павловна ждала-ждала, когда старик сам расскажет, почему он ушёл из больницы, но всё без толку. Палыч то ходил по квартире, неслышно шаркая тапочками, то сидел в молчании подле печки или окна. Что он ушёл из стационара без мысли туда вернуться, старуха поняла, выйдя с чайником в сени, чтобы набрать во фляге воды.

За занавеской, укрывавшей вешалку с зимней одеждой, висела на гвозде кожаная сумка, в спехе чуть прикрытая старухиным демисезонным пальто. В сумке - скомканные кальсоны и полотенце, мыло с зубной щёткой, бритвенные принадлежности - и другие больничные вещи Колымеева...

Скособочился от боли и обиды рот старухи... Забыв про чайник, вбежала в кухню с сумкой в руке - как воришку за шиворот приволокла.
- Это ты что же удумал, когда не в гроб меня вогнать?!
И, швырнув сумку на пол, ушла в прихожку плакать и причитать.
- Зря я ходила к тебе, чтоб ты так взял и ушёл?! Сколько здоровья ты у меня за эти недели унёс, Колымеев! Зря?

Старуха понимала, что Колымеев переживает не меньше и только какая-то, крючком засевшая в голове мысль мешает ему поделиться с ней своими переживаниями. Чтобы лишней заботой не травить ему душу, она мужественно одолела себя и замолчала, вспоминая события дней прошедших и думая о наступивших в их с Колымеевым жизни переменах. Эти перемены, по её подсчётам, вряд ли были обращены к лучшему. Впрочем, подобные размышления появились не сегодня, а когда здоровье Августины Павловны решительно повернуло на старость. А там во времена её молодости и жизнь была веселее, и песни складнее, и труд не в тягость. Зло брало старуху на свои годы, которые - она даже не успела учётную книжицу завести - стремительно набегали, как киловатты на катушку электрического счётчика, и к сегодняшнему дню их намотало столько, что старуха загодя молитвенно складывала руки на груди, в ужасе представляя встречу с вышним энергетиком.
- Годы мои годские! - вздохнула Августина Павловна, и, не скрывая огорчения, требовательно спросила из-за стены: - Там зола-то выгребена в печи?

И так - через стенку - разговаривали потом.
- А то ведь заслонка закрыта. Угорим... А-а, к чёрту всё!
- Выгребена, Гутя, - поспешно отозвался старик.
- Я и забыла, что ведро в огород снесла!
... - Ты мне скажи одно, не трави, Христа ради, мою душеньку, - решив, что уже можно узнать, раз старик поддерживает с ней связь, непринуждённо начала Августина Павловна. - На выходные отпустили, что ли, я не пойму?

Палыч уставился в сторону шкафа, за которым - через стенку - сидела в прихожей Августина, думая, как бы покрасивше сказать о своей радости-печали.
- Ну?! - нетерпеливо крикнула старуха.
- Совсем отпустили, Гутя!

Старуха почувствовала, как нутряной камень, укатившийся с приходом Колымеева в печёнки, снова подоткнул снизу горло - стало плохо дышать, потемнело в глазах...

Как носом чуял старик - приковылял в прихожку, ухватился рукой за дверной косяк. От волнения лицо старухи уплывало из его глаз, словно изображение в неисправном телевизоре.
- Выздоровел - вот и отпустили. Ну?!
- Не обманываешь? Покажи мне глаза! - снизу вверх посмотрела на Колымеева старуха, и решила, что не врёт, когда сам стоит - ножонки ходуном ходят.

Он присел с краешку, на бельё, которое Августина Павловна складывала на уголок лавки, чтобы не забыть постирать в субботу.
- Очки, Володя, не сломай.
- А?
- Очки положила где-то здесь, дак не сломай!

Она вспомнила и сходила за чайником, зажгла конфорку, сетуя, что даром топилась печка и теперь «сколь намотает на счётчик - неизвестно».

   


Ссылки по теме:



ОТКЛЮЧЕННО

В номере :
Декабрь N 49 ( 11.12.2009 )
Ровесница города
НОВОСТИ ГОРОДА
В районной администрации
В городской администрации
ПЕСТРЫЕ ФАКТЫ
У семи нянек…
Сколько веревочке ни виться...
Из почты редакции
ИНФОРМАЦИЯ
Остановите СПИД!
ПЕНСИОННЫЙ ФОНД ИНФОРМИРУЕТ
Практическое применение «Технического регламента» в г. Усть-Куте
ЛИТЕРАТУРНЫЙ КЛУБ
Андрей Антипин: Отсрочка
СТУДЕНЧЕСКАЯ ГАЗЕТА
Вспоминая лучшие годы
Дочки-матери
Интеллектуальный калейдоскоп
Кому принадлежит «первая ракетка»
ЮБИЛЕЙ ШКОЛЫ № 5
Наша школьная страна
Историческая справка
Из школьных сочинений
Это моя школа!
О, спорт!
Спасибо Вам, Учитель, за урок!
История одного директора
Проба пера
Доска Почета
Наши ветераны
ДЕТЯМ
Из «Волшебного сундучка»
Чудеса в день рождения

Фотопроект 2011

Носовко В.П.  Кута

Цыбулёва Т.С.  Нет лучше ели новогодней

5.3 Татаренко Алена. Безбилетник

Фарков Д.Н. Пилоты

Комментарии к статьям
Комментарии:

[2018-04-27 12:31:43] armando Every season https://vatforum.minfin.gov.ua/member.php?action=p rofile&uid=3539 of the NBA https://vatforum.minfin.gov.ua/member.php?action=p rofile&uid=3540 frustrated with ...

[2017-05-14 23:19:10] Сергей Сегодня случайно узнал о сносе дома купца Алексеевского в Усть-Куте. Дом ...

[2017-04-08 14:44:25] Галина Любили и знали продукцию, а сегодня кусок цемента в хлебе нашла. ...

[2017-04-04 16:51:46] Кривоносенко В.Г. Полный бред! Комментарии фэйковые, я их сам и заказал. Ваш НЕуважаемый ...

[2017-04-04 16:45:37] Кривососенко одна лажа ...

[2017-04-03 22:09:19] Надежда Галина Артемьевна - моя первая учительница! Я помню её добрые глаза,пытливый ...

[2017-01-02 11:23:21] Наталья Позднякова g ...

[2016-12-20 21:41:25] павел я тоже многое помню хорошее было время пусть и нелегко было ...

[2016-12-01 04:42:24] Сергей Интересная история старого Усть-Кута. По рассказам отца мой дед Новокшенов Евлампий ...

[2016-11-28 16:35:41] Зиля Восхищаюсь Александрой,и горда тем,что лично знакома с ней! ...


Лариса Табаринцева
666784, Иркутская область, г. Усть-Кут, ул. Кирова, 88, 9 этаж.
Для писем: г. Усть-Кут-4, а/я 36.
E-mail : Написать письмо

Тел. генерального директора телерадиокомпании: 5-19-10,
редакции газеты «Диалог-ТВ»: 5-10-21, магазина «Эфир»: 2-27-17,
радио «Лена-FM»: 5-22-77, бухгалтерии: 5-23-13.
E-mail: radio-lenafm@mail.ru. E-mail: mt_dialog@irmail.ru
- Html верстка газеты - Веб студия ООО КИТ

Перепечатка и иное использование материалов газеты «Диалог-ТВ» без разрешения редакции запрещается и преследуется по закону.
Редакция газеты не несет ответственности за содержание рекламных объявлений и оставляет за собой право корректировать текст объявлений.
Точка зрения редакции не обязательно совпадает с точкой зрения авторов.


При перепечатке ссылка и гиперссылка :
http://TITLE
на "Диалог ТВ" обязательна

Газета зарегистрирована Региональной инспекцией по защите свободы печати и массовой информации (г. Иркутск).
Св-во о регистрации И-0232 от 03.11.95 г.
Участник каталога