ЖИТЕЙНАЯ ИСТОРИЯ

Андрей Антипин

ЗАДЕЛЬЕ

Повесть вторая

Продолжение

VIII

Однажды, задумав по утру постирушки, Августина Павловна установила в кухне на табуретках цинковую ванну, свалила в неё свой и колымеевский бутор и с ведром покралась к умывальнику. Повернула алюминиевый барашек, но из трубы - молчание. Августина Павловна завернула барашек, а через мгновение отпустила снова, ожидая, что за это время вода, вызванная её усилиями, скопилась в трубе. Но если с первой попыткой ещё раздавалось глухое шипение, то после и вовсе ни звука. Старуха провела пальцем по отверстию крана и долго глядела на сухой ноготь. Сидя затем на лавке, кое-как дождалась восьми часов - начала рабочего дня. Однако телефонный звонок в комхозовскую контору ситуации не разъяснил: распоряжений отключать воду не поступало. Колымеева перестраховалась и обзвонила соседей, но у всех вода была. Огорчение от таинственного исчезновения усугубилось тем обстоятельством, что, направившись в сенцы, старуха обнаружила пустую флягу.

- Чё ж, Володя, иди на колонку, - сказала старику, вернувшись из сеней с пустым котелком. Оплывший со сна, Палыч, как мышь на газетах, с утра пораньше шелестел самокруткой, сидя в уголку у печки. - Сильно не утруждайся, налей полфляги - и будет...

Бренча флягой, Палыч потащился по тракту на ближайшую колонку, словно муравей, увлекая за собой каталку. Старуха пошла через дорогу - к Чебуновым...

- Чё там, Боря?

Старуха в нетерпении стояла за спиной Борьки, который сначала ковырял отвёрткой в латунном клювике, потом решительно взялся за разводной ключ и отвертел крану голову. - Чё там, Боря? - заглядывала в раковину, где лежали безжизненные железки.

- Не говори под руку, баб Гуть!

Борька, как глухарь, чуть повернув отпотевшую голову и щурясь сосредоточенным глазом, глядел в темное отверстие трубы.

- Не пойму... Воды нет!

- Может, какая соринка попала? Кто их, трубы-то эти, чистил?! Ржавы поставили, наверно, у нас и забило... Ни у кого не забило, а у нас забило. Вот чудо-то где!

Закрутив набалдашник, Борька убрал отвёртку и ключ за голенище, стал вытирать руки о поданную тряпку.

- Нормально, баб Гуть! Нигде не забито. Это просто у вас в трубе воды нет.

- Это я и без тебя знаю, что нету! – рассердилась старуха, на всякий случай проверяя, закручен ли барашек. Заметив это, Борька улыбнулся. - А почему, Боря, так? У них же, - кивнула на квартиру Упоровых, - есь, я сама видела, как он бочки сёдни в огороде наливал...

- Не знаю, баб Гуть! - задумавшись, Борька пожал плечами и пошёл на улицу.

Старуха поспешила за младшим Чебуном - без воды какая стирка, да и не шла никакая работа, когда, действительно, чудо: у всех в посёлке вода есть, а у них с Колымеевым нет.

- У вас через Упоровых вода бежит? - остановившись на крыльце, спросил Борька.

- Но! Через них... А пошто спрашиваешь?

- Так... Пойду, баб Гуть, в колодец слажу, погляжу...

Оправив выпавшие из голенищ гачи, Борька выскреб из разбитой пачки сигаретку и, не подкуриваясь, вертя её в чёрных от въевшегося мазута пальцах, направился к колодцу.

- Я тебя на крыльце подожду! - крикнула старуха, когда Чебунов вышел за ворота. И села ждать.

Но сидеть и ждать она не могла. Колодец находился недалеко, через несколько домов, куда старуха и побежала. Встречным старухам Августина Павловна махала рукой, приветствуя, но для разговора не останавливалась.

- Дела-дела! - отвечала старуха на любопытные расспросы, куда она устремляется. - Какая гулянка, Оля! У вас воды нет? Есь? А у меня нету…

Из переулка, согнувшись под тяжестью двух кожаных сумок, выползла старуха Акиньшина, тяжело, как раненая рыба, глотая со всхрипами в груди горячий воздух. Старуха Акиньшина ещё зимой схоронила своего бойкого и драчливого старика и до сего ходила в чёрном платке с рисунком в виде чашек алых роз по бокам. Но Августина Павловна знала, что пару раз к ней за какой-то надобностью наведывался старик Чебунов, и в траурное одеяние Акиньшиной не верила.

Заметив соседку, старуха отвернулась, будто не видит, но Акиньшина окликнула:

- Гутя!

- А, здорово-здорово! - удивлённо встала старуха. - Либо в магазин ходила? И чё там, слушай, нового?

Акиньшина, дохнув кислым запахом подмышек, с оханьем поставила на землю притомившую её поклажу.

- Да ничего нет! Завоз теперь каждый день, а посмотрела-посмотрела по полкам, дак и брать-то нечего...

- Барахло возят одно!

- Ничего нету, - подтвердила Акиньшина.

«Ага, скажи кому-нибудь другому! Ничего нет, а нагрузилась не хуже трактора!»

- Пряников с конфетами взяла по полкило... Да хлебов, да пачку чая...

- Ну дак всё ж таки к чаю будет тебе.

- ...масло не стало брать, думаю: не свежее...

- Бывает, что несвежее пихнут, я тот раз взяла кабачки жарить...

- Не стала брать масло, - рассказывала Акиньшина. - Хлеба да пачку чая взяла. А масла брать не стала, хоть мне девчонки говорили: возьми, баба Люба, масло вот это, хорошее масло, мы тебе, баба Люба, плохого не дадим, ты в совхозе работала всю жизнь, гроша не скопила, как эти куркули, которые по курортам щас мотаются. Мы, мол, знаем, баба Люба, можем в газетку написать...

Августина Павловна покашляла, закрывая глаза от бившего в лицо солнца. На мокрой от пота и словно разваренной груди Акиньшиной, чуть пониже шеи, болтался на засаленной верёвочке серебряный крест, которого старуха раньше на ней не видела.

- А я ведь горю меж пяти огням! - переводя взгляд с крестика на чёрный платок, из-под которого выбивались густые тёмные волосы, призналась старуха. - Змеи кругом, фашисты!

- Это кто же? - любопытно оживилась Акиньшина.

- Имеются в штате!

Вместе помолчали.

- Ты, слушай, выручишь меня? - надумав, вспомнила Колымеева. - У тебя вода есь?

- Есь, - насторожилась Акиньшина, наклоняясь к скрученным от долгой носки ручкам котомок.

Старуха перехватила взглядом движение и посмурнела.

- Ты спрашивала уже нынче, по телефону, - напомнила Акиньшина. Она как бы между прочим порыскала в сумках, точно что-то искала, а сама исподлобья разглядывала Колымееву.

- Я тогда у тебя воды возьму на полив. Колька Мадеев перекинет от тебя шланг ко мне в огород...

- Ой, не знаю! - засомневалась Акиньшина, поднимая сумки и поворачиваясь идти. - Трубы только покрашены, а щас будем воду гонять, дак быстро отпачат и краска слезет... Не знаю, Гутя, не знаю...

Пыля по дороге разваренными на жаре галошами, Акиньшина побрела дальше. Августина Павловна, тяжело дыша, уже не скорым шагом, а медленной походкой направилась за хорунжиевский двор.

Борька, как крот, до половины торчал из колодца, курил.

- Нету, Боря?

- Чего?

- Воды-то?

- С чего нету-то?! - выбираясь из колодца и закрывая за собой чугунный пятак крышки, буркнул Борька. - Тут-то есть... А чё ты, баб Гуть, прибежала? Вода пошла?

- Где пошла! - затолкав руки в карманы платья, старуха сосредоточенно глядела на колодец. - А чё там тогда смотрел?

- Так смотрел. Может, думал, заслонка... - Борька отплюнул крошки табака. - Пошли-ка в одно место... У вас как вода бежит? - ещё раз спросил старуху, пугая вторичными расспросами. - Поступает из колодца в квартиру к Упоровым - так?

- Так! - не поспевая ни за мыслями, ни за быстрыми в ходьбе молодыми ногами Чебунова, старуха семенила сбоку, спотыкаясь о камень и ловясь за рукав Борькиной брезентовой сварочной куртки. - Потише иди-ка, оглашенный!

Не слушая старухи, Борька разматывал мучительный клубок соображений.

- Значит, от трассы заходит к Упоровым. Да? Дальше - к вам...

- Но!

- От вас...

- К Мадеевым! - подсказывала старуха.

- Это уже не то, - отмёл Борька. - Там уже опять в трассу и к другим домам... В них-то есть вода!

- Есь! Я весь посёлок обзвонила. Только у нас нету...

- Скажешь Ларке, что я у тебя был, а то она мне потом...

- Скажу, Боря, скажу! - уверяла старуха, на очередной кочке цепляясь за чебуновский рукав. - Ты што?! Конешно скажу! Куда мы щас?

- К Упоровым, - коротко, как выстрелил из пугача, сказал Борька, не оборачиваясь к старухе.

Августина Павловна встала посреди дороги.

- Сдурел?! Я отродясь к ним не ходила... в змеино гнездо!

- Надо сходить, - настаивал Борька.

- Зачем это? - Старуха была недовольна логикой Чебунова-сына, на которого в истории с водой возлагала огромную надежду.

- Когда трассу делали... - нервничая, стал порывисто рассказывать Борька. - Дней так десять назад... Приходит он как-то ко мне вечерком: дай заглушку под трубу на пятнадцать. А я... баб Гуть! Дело прошлое...

- Ну загнал, было дело! - опережая рассказ, старуха хохотнула. - Стибрил у старика из кладовки и загнал за бутылочку!

Борька, шаря чуть дрожавшими от волнения руками по нагрудным карманам, стал искать сигареты.

- Щас, «за бутылочку»! Поди, купи её за бутылочку, заглушку эту... - Чебун указал старухе три пальца. - За три отдал! А зачем она ему, спрашивается, когда у рабочих этих - я подходил, видел - были заглушки? Зачем?

- Может, куда надо... - слабо соображая, куда метит Борька, представила старуха. - Он, это когда мы ишо общались, всё жаловался, что заглушку на отопление поставить надо. А то, говорит, чуть чего - беги перекрывать в колодец. Зима, говорит, ночь-полночь, а беги... Мадеевы нонче гуляли у Галькиного отца, там же ночевали... В своёй квартире трубы заморозили - печку не топили-то! - и у него поморозили: они на школьны каникулы ездили троём куда-то, тоже, стало быть, не топили... Приехали к разбитому корыту! Бегал потом по посёлку, искал Мадеевых...

- Дак у них-то, у рабочих, были заглушки! - рассердился на непонятливую старуху Борька. - Труба у нас какого получается диаметра?!

- А я откуда знаю! - отцепляясь от рукава, в тон Борьке закричала старуха, уставшая от бесплодных попыток понять мелочи сантехники. - Чё я, мужик, што ли, ты меня спрашивашь?! Ты смыслишь, ты и объясни...

- Объясняю, баб Гуть! Труба, как ты говоришь, «под отопление» - на двадцать пять! Вот такая... как бы тебе объяснить?

- Ну поняла! - Они снова пришли к дому Колымеевых и сели на крыльцо обмозговать ситуацию. - Я уже смикитила, какая... Лежали они тут полмесяца - ни пройти, ни проехать...

- Во! Видела - какие? Это - на двадцать пять. А он просил заглушку под трубу на пятнадцать... Вон, как черенок у лопаты, труба-то эта...

- И чё?

- На пятнадцать, баб Гуть, - это под холодную воду. Соображаешь теперь?

- Ничё не соображаю! Ты орёшь, как... Вон, Колымеев, наверно, воду катит... Говори ему, у него башка варит нащёт этого...

Запыхавшийся старик с трудом ввалился в ворота, налегая на каталку с отпотевшей флягой. Казалось, старик и сам отпотел, пока шёл от колонки - блестели на лбу, под козырьком кепки, капли пота, испарина на белой рубашке пролегла через всю спину.

- Сдурел?! - ахнула старуха; старик с Борькой занесли в сени флягу, полную воды. - До крышки набухал!

Мужики закурили.

- Щас тебе Борька объяснять будет, - предупредила старуха. - Я-то - кукушка: понять ничё не могла... Слушай, а то выйдет нехорошо...

- Дядя Володя! Тут вот как с вашей водой...

Борька снизил голос, словно опасаясь, как бы кто не подслушивал из сеней Упоровых. Старуха, задыхаясь от дыма в две папиросы, стала внимать.

- В колодце заглушка открыта - так? - как карты выкладывал, оставляя, однако, главный козырь при себе, терпеливо объяснял Чебунов. - Вода на ваш дом, стало быть, поступает. К вам в квартиру - через Упоровых... Так? Упоровы с водой, у Мадеевых и Акиньшиных - тоже есть. Так? А у вас нету!

- Думаешь, он перекрыл нам воду? - выпуская дым, Палыч задумчиво поглядел на горевшую над упоровским крыльцом лампочку. - С другой стороны, если в колодце... Или - врезался в трубу где-нибудь в подполье у себя и установил собственную заглушку на наш подвод?!

Борька, порывисто вскочив, словно собирался пойти в пляс, хлопнул себя ладонью по колену и закричал, адресуя к старухе, замершей с приложенными к груди руками:

- Во-о! Дядя Володя-дядя Володя! - тот меня всегда-а, при любой погоде поймёт! - Чебунов ласково похлопал Палыча по плечу. - Раз - и всё! А как ты хотела?! Мужская солидарность!

- Ага-ага! - Августина Павловна поспешно закивала головой, с удивлением глядя на припухшего от Борькиных слов Колымеева. - Политически грамотный - дак чё?!

Старик заалелся от похвалы, сыпавшейся со всех сторон, как искры от сигареты.

- Я видел, как рабочие сварочный выкатывали из ограды, - признался Палыч. - Когда уж вроде бы давно сделали всё...

Борька насторожился.

- Когда это было?

- Ну когда? Дней десять, разве что поболе, было...

- Баб Гуть! - снова заорал Борька. - А?! Я-то тебе говорил?! Это надо обмыть!

- Поставлю, Боря, поставлю! - заверила старуха, поражённая новостью. - И на стол направлю, только уж ты помоги мне этого гада двуглавого одолеть! Одна беда: как мне к нему в подполье попасть? Он ведь, сволочь, не пустит!

- Да... - Чебунов задумался, примял окурок о подошву сапога. - Об этом я как-то... если

честно... Баб Гуть!

- Не будем пороть горячку, - рассудила старуха и первой снялась с лавки. - А то она, Тамарка, выставит нас дураками, нам потом с Колымеевым вообще жизни не будет. Я дак умру просто от позора... Пошли в дом, покумекаем.

Старик с Борькой, переглядываясь, пошли за старухой.

IX

В кухоньке Колымеевых - собрание. Шум, гам, дым. На столе - чашки с закуской, стопки, опорожнённая бутылка...

- Убери, Лара, бутылку, смотреть не могу на неё... пустую!

Мадеиха, реабилитированная старухой по случаю возможной войны с Упоровыми, Ларка и Августина Павловна сидели возле стола: Мадеиха - положив руки на колени, цыганка - поставив ноги на перекладинку табуретки, острые колени длинных ног замкнув цепкими пальцами рук, старуха - ткнувшись локтем в стол и подперев кулаком усталую простоволосую голову. У печки курили Борька, татарин Тамир да Палыч. Особняком торчал на табуретке Чебун-старший, пришедший из любопытства. Все - в яблоках румянца от лёгкого, разогнавшего кровь хмеля.

- Дохлое дело! - говорил старик Чебунов, посмеиваясь в крупные зубы. - Так они вас и пустили к себе в подполье! Выгонят всю вашу делегацию... хэ! И по-своему будут пра-а-вы! Не по закону - чё ты хочешь?

Старуха терпеливо зрела недобрым взглядом широкую спину Чебуна, крупную лысину и сугробы белых вихров на висках.

- И што ты предлагаешь? Чтобы мы с Колымеевым без воды сидели?!

- Я не говорю, чтобы без воды, Паловна! - через плечо говорил Чебун. - Надо решать вопрос. Только вот так идти к ним... К вам бы пришли - ты бы пустила?

- Я мошенством не занимаюсь! А раз на принцип пошло бы - лезь и проверяй. Не жа-алко!

- Ты, дед, не разрушай ко-а-лицую! - орала Мадеиха, стараясь заглушить оживлённый разговор у печки. - Ровно в восемнадцать ноль-ноль мы выступаем в поход... Я так робко, что затрясутся чашки в шкафу, постучу в дверь...

- А они милицию вызовут! Станут они с алкашнёй разговаривать! У неё брат в милиции работает!

- Давай братовьёв бояться! Я фашистов пережила, а из-за этих стану трястись?!

- Надо поговорить нормально, без шума и прочего, - высказалась цыганка. - Ты, Галька, уйми свой темперамент, а то опять... драться на дармовщинку потянуло?!

Тамир, который навеселе явился на общий шум, - старуха, не желая вносить разлад в жизнь Хорунжиев, на собрание с накрытым столом татарина не звала, - внезапно закричал:

- Тётя Гутя! Так же не делается?!

- Конешно, Тамирочка! Добры люди разве стали бы так издеваться над стариками?

- Почему вы, тётя Гутя, не мои соседи?! Я бы так никогда не сделал! Хотя вы сколько живёте - извините, тётя Гутя! - но хоть бы раз ко мне в баню пришли! К Чебунам мыться ходите с дядей Володей, а ко мне - нет. Почему так, тётя Гутя?

- Придём - придём, Тамирочка! - думая о другом, заверила Августина Павловна. - Вот погоди немного, разделаюсь с паразитом...

Продолжение следует.