УСТЬ-КУТСКАЯ ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ГАЗЕТА Диалог ТВ г.Усть-Кут.
www.dialog.ust-kut.org

Читать статью на сайте ГАЗЕТЫ
    

Очерк

Там, где кончается день…

Усталость, усталость… ни с чем не сравнимая, типичная «городская болезнь». Мы устаем от всего: от быта, от повседневной суеты, каменных домов и рычания автомобилей, светящихся вывесок и неработающих фонарей. Так хочется хоть ненадолго вырваться из этого плена, вдохнуть полной грудью, плечи расправить, хапнуть морозного воздуха и, закрыв глаза, послушать тишину…

Снова тишина… «Таня, прочитала твой «отпуск», словно глава из книги, а продолжение будет?» - сколько раз мне задавали этот вопрос после моей публикации о трехдневном отпуске, который я провела в богом забытой деревушке Таюре, – не вспомнить. Я тогда твердо пообещала, что продолжение будет, в душе боясь одного: больше я туда вряд ли вернусь. Вернулась.

- В деревню еду на выходные. Если есть желание, можешь составить мне компанию, одевайся теплее, дорога все же. Утром заеду. – Олег, как всегда, лаконичен, позвонил в пятницу вечером, когда я уже досматривала десятый сон, поэтому собиралась утром, за полчаса, наспех покидав в сумку все самое необходимое. В деревне у него живут родители. Двадцать лет назад приехали в Усть-Кут из Шелехова, но в городе не прижились, купили в Таюре дом, вернее, участок, дом Рудольф Яковлевич строил сам. Осенью, правда, собираются переехать в Усть-Кут. А пока Олег то и дело выполняет «северный завоз»: продукты, нитки, соляра, свежая пресса, лекарства – в деревне нет ни магазина, ни аптеки, даже почтовое отделение давно закрыли. Да это и понятно, жителей там осталось чуть больше двадцати.

Утро и вправду выдалось морозным, на улице -35, в машине тепло, спать хочется дико, сама не замечаю, как начинаю засыпать, но совсем ненадолго… Выезжаем из города, меньше часа - и за окном промелькнула стела. «Уже Подымахино?» - удивляюсь сквозь сон. «Спи, еще час - и мы в деревне», - улыбаясь, отвечает Олег. Мельком смотрю в окно, и сон уходит. Снег, повсюду снег, чистый, искрящийся, такого не увидишь в городе. Занесенные поля, заснеженные ветки деревьев, мягкие сугробы… В этих длинных предрассветных зимних сумерках, которые длятся часами, когда ночь еще не ушла, день еще не наступил, все сине-голубое, зыбкое, призрачное, сказочное…

- Давай остановимся ненадолго, так красиво! – прошу Олега.
- Не сейчас, чуть позже, - не объясняя причин, кидает мне в ответ. Недоумеваю, но буквально через несколько минут мы сворачиваем с колеи, съезжаем вниз, вижу огромную наледь и понимаю, что останавливаться здесь, действительно, не с руки. Едва открываю рот, чтобы спросить, как Олег уже предупреждает мой вопрос. - Это Убиенная, знаешь такую речку?

Еще бы, конечно, знаю! Спасибо Интернету хотя бы за это. Вспоминаю, что протекает река в Кокуйском колене, а название свое она получила давным-давно из-за того, что на ее берегах поджидали и убивали золотодобытчиков, возвращавшихся с ленских приисков, хотя, вполне возможно, что не только их, места здесь глухие. А вот и Кокуй. Вернее, место, где когда-то располагалось село. Сейчас там – бескрайние снежные поля, ни кола, ни двора. Исчезло село, постепенно стирается и память о нем, не исчезнет окончательно лишь потому, что жили здесь люди, память о которых вечна. Уроженец Кокуя, участник Курской битвы, Иван Николаевич Антипин в войну вместе со своими бойцами обезвредил 400 мин, под шквальным огнем обеспечил форсирование Днепра подразделениями, погиб в 1943 году, звание Героя Советского Союза получил уже посмертно, в январе 44-го. Пока мысленно совершаю исторический экскурс в прошлое, за окном машины мелькают зимние пейзажи, даже времени не чувствуется, в реальность возвращает голос Олега: «Ну все, мы в Таюре!» Вдалеке виднеются узкая дорога и небольшие елочки по бокам.

- Странно растут как-то, еще и посреди реки… - не успеваю удивиться.
- Таня, Таня… это ледовая дорога, елки по обочине, как указатели, - смеется надо мной Олег.

Въезжаем в Таюру, крепкие домишки словно утопают в снегу, бревенчатые, из теплого на ощупь дерева, заснеженные огороды, печные трубы с беловато-сизым дымом, совсем не та картина, что была летом. Под ногами хрустит снег, мороз подернул окна домов замысловатыми узорами, а дышится как легко! Встречи, приветствия, пока разгружаются коробки со снедью, к соседним воротам подъезжает трактор: привезли воду. В деревне нет скважин и электрических насосов, здесь все, такое привычное и разумное в городе, достается своим трудом. Вечером, когда подают электричество и окна домов светятся яркими огнями, даже создается впечатление цивилизации, но все же думать «о вечном» сельским жителям некогда. Здесь не на кого пенять, не от кого ждать помощи, каждый рассчитывает сам на себя. Заготовил дрова – будет тепло, связал носки – будет еще теплее, каждую минуту – работа. Летом – в огороде, зимой – подготовка к лету, этот круговорот дел не прекращается. Зато новости, которые доносят до них телевидение и газеты, обсуждаются бурно.

- Что только в мире-то творится, одни взрывы, убийства. И дорожает все, в наше время по-другому было, - улыбается тетя Галя, достав из коробки пакет с аккуратно уложенными пачками «Примы». – По одной Форельке буду выдавать, а то скурит все сразу, ничего не останется, когда в следующий раз привезете…

Форелька – это Геннадий Константинович Рылеев, уроженец Курска, мастер спорта по хоккею, футболу и городкам. Когда-то успешно тренировал молодых спортсменов курского «Динамо», последние семнадцать лет своей жизни он – Форелька из Таюры. Форелька – потому, что так называет гольянов, которыми он кормится до поздней осени, в Таюру его занесло после пятнадцатилетнего заключения. Что удивительно, в отличие от многих, не говорит, что сидел безнаказанно, хоть и не распространяется, за что именно. «За дело», вот и весь ответ. Хотя о том, что за его плечами пятнадцать лет строгого режима с первого взгляда и не скажешь: вежлив, предупредителен, интеллигентен даже. Может, не зря он носит такую звучную фамилию? Вспоминаю свой летний визит к нему в дом и, подозревая, что права, спрашиваю: он в той избе и живет? Конечно, я права, он там и зимует. Хотя, как в этом убогом, со всех сторон продуваемом домишке, в котором и летом запах сырости, можно зимовать - не представляю. Да и здоровье у него шаткое, и возраст не молодой – родился Геннадий Константинович ровнехонько на второй год войны, и все же живет он, что называется, по месту прописки. Спасибо администрации села, восемь лет назад выхлопотали ему паспорт, снилс, оформили прописку, до этого жил без документов. Не зря все же «Форелька», плывет себе человек по течению, медленно умирает и даже не пытается хоть как-то себе помочь. Пока шагаем по заснеженной улице к нему в гости, сообщить, что привезли продукты, одежду, курево (которого он ждет, пожалуй, больше всего), спрашиваю Олега:

- Если родителей заберешь, кто за ним будет смотреть?
- Таня, он взрослый человек, кто ж за ним смотреть обязан? Да ладно тебе, - видя мой испуганный взгляд, невесело усмехается Олег. - Не бросят, конечно. Но ведь сам себе такую жизнь выбрал. В интернат его надо. Недолго он здесь один протянет.

Деревенский Рылеев, не поэт, не декабрист, встретил нас в стоптанных валенках, потрепанном тулупе, несказанно обрадовался известию о том, что привезли продукты и, прощаясь на ходу, посеменил в дом Вострецовых. А мне до глубины души стало жаль Форельку, уже немолодого, побитого жизнью, потерявшегося и совершенно одинокого. Выскочил из будки, залаял его пес, такой же одинокий, преданный прежними хозяевами, словно почуяв скорую разлуку с тем, кто делился с ним последним куском хлеба.

Когда возвращались в город, меня уже не радовали зимние пейзажи, мелькающие за окном, щемило сердце от того, что там, в этой пыльной, грязной, прокуренной и холодной избе один на один со своим повседневным горем остается человек… Пусть слабый! Пусть разменявший свою жизнь по пустякам, но… Человек ведь… Теперь я была уверена, что обязательно вернусь в Таюру, потому что даже в череде повседневной суеты нельзя забывать о том, что мы – люди, а люди должны помогать друг другу.

- Все еще думаешь?
- Жалко его … не люблю, когда меня жалеют, и сама жалеть не люблю, а все равно – жалко…
- Это не жалость, Таня, это сострадание…

А день заканчивался, солнце садилось за горизонт, яркое, красное, разлившее огненный закат. Мы въехали в город, наполненный шумом автомашин, пешеходов, спешащих на сигнал светофора, галдящей на горке ребятни…А меня все не покидала мысль, что всего в 70 км отсюда, в старом, полуразвалившемся доме остался старик, который дрожащей старческой рукой отламывал (не отрезал) кусок привезенной ему колбасы, жадно глотая, благодарно улыбался: «Вот и депрессия моя закончится, деликатес такой»… Все проходит: депрессия, закаты и рассветы, дни, переходящие в года, все проходит, нужно только немного подождать…

- Всю деревню переполошили со своей треногой, - смеется Галина Олимпиевна, разливая в чашки горячий ароматный чай. – Быстро вы вернулись, мы и соскучиться не успели.

Тренога – штатив для камеры. Спустя три дня после нашего отъезда из Таюры в деревню прибыла целая делегация: журналисты телерадиокомпании «Диалог», администрация Подымахино. Одни приехали снять сюжет о том, чем дышит деревня, глава Подымахино проведать своих подопечных, мы с Олегом прибыли, чтобы увезти Форельку в город. Пока телевизионщики снимают дизельную, деревенский быт, направляемся прямиком к Геннадию Константиновичу.

- Скажите там ему, пусть только все самое необходимое берет, не тащит с собой весь скарб, - напутствует нас тетя Галя.
- Скажем, - улыбаемся в ответ – А что, много нажил господин Рылеев?
- Кто? – недоуменно смотрит на нас Галина Олимпиевна.
- Ну Форелька, фамилия у него – Рылеев, - объясняю, уже стоя у двери.
- Надо же, какая звучная фамилия. А в деревне никто и не знал… Форелька да Форелька…

Форелька попался нам навстречу, шел за очередной порцией сигарет, узнав, что мы приехали за ним, испугался… Честное слово! Он ждал этого дня так долго, так надеялся, что когда-нибудь его отвезут в дом-интернат, обещали ему это не раз, а когда пришло время, испугался…

- Что же брать-то с собой? Одеяло? Кружка вот у меня… Может, и кастрюлю взять? Или кормить будут?…- он суетливо негнущимися пальцами перетряхивал свои нехитрые пожитки, грязные, засаленные, нештопаные, но такие дорогие его сердцу. – Может, книжку взять? А может… Филиппыч, ты только за собакой присмотри, корми вот его, на сегодня-то уже сварено, потом вари хоть малехо, ему много не надо, сухариков давай ему…

Первыми из деревни уехала съемочная группа, следом, меньше чем через час, двинулись мы. Переехали на левый берег, Форелька оглянулся в последний раз и выдохнул: «Вырвался наконец-то»…

В приемный покой ЦРБ мы приехали уже под вечер. Вылез из машины Геннадий, закряхтел, охнул – затекла нога, достал сигарету, затянулся, посмотрел на садящееся за сопки солнце, и тихо, в сторону, проронил: «Там уже и день кончается… В деревне-то рано темнеет»… Подхватил старую сумку со своим нехитрым добром и тихонько двинулся к двери с надписью «Приемный покой».

В Таюру он не вернется уже никогда, теперь у него началась новая жизнь, где есть чистая постель, вкусная еда, внимание и тепло… И покой. Душевный. Который он так долго не мог обрести там, где закончился его вчерашний день…

Татьяна Ларионова,
фото автора

PS: Огромная благодарность специалистам КСЦОН и лично Татьяне Николаевне Казаковой, медперсоналу ЦРБ и заведующей поликлиникой Татьяне Владимировне Пакуловой, главе администрации МО Подымахино А.Я. Мохову за помощь в оформлении документов, за лечение Геннадия Константиновича Рылеева. Спасибо!

   

   


Данную страницу никто не комментировал. Вы можете стать первым.

Ваше имя:
Ваша почта:

RSS
Комментарий:
Введите символы: *
captcha
Обновить

    

Адрес статьи: http://dialog.ust-kut.org/?2013/8/01082013.htm
При использованиии материалов сайта активная гиперссылка на газету Диалог ТВ обязательна.


Вернитесь назад

Яндекс.Метрика