страницы истории

П Е Р В Ы Й ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ ЛЕНЫ

В нынешнем году исполняется 380 лет с тех пор, как на устье Куты впервые ступил Ерофей Павлович Хабаров, известный землепроходец, положивший начало освоению нашего края. С его заимки началась история места, называемого сейчас «Курорт Усть-Кут», которому в этом же году исполняется 85 лет.

Подлинная история пишется по архивным документам. Недавно в Москве вышла первая часть книги неутомимого исследователя Приленья Г.Б. Красноштанова «На ленских пашнях в XVII веке», и в ней помещены сотни интересных документов. Книга Г.Б. Красноштанова, и архивные документы позволяют заглянуть в далёкое прошлое земли усть-кутской.

Общеизвестно, что освоение Лены и всей Восточной Сибири началось с территории нашего района. В 1629 году отряд служилых людей во главе с енисейским казачьим десятником Василием Бугром открыл путь с Илима на Лену. Зимовьё, построенное им на устье Куты, и двое людей из его отряда, оставленные для сбора ясака и сбережения места, и есть первый шаг к заселению земли усть-кутской. В последующие три года отряды енисейского казачьего атамана Ивана Галкина и енисейского сотника стрелецкого Петра Бекетова исследовали Лену от устья Куты вверх и вниз. На устье Куты была построена изба на 10 человек, с чего и начался наш город, а в 2000 верстах ниже - первый острог на Лене (будущий Якутск). Немногочисленные тунгусы Лены и Куты, некоторые роды «якольских людей» (якутов) признали русского царя, присягнули ему и стали платить ясак соболями. Одновременно со служилыми, а порою и раньше их, в поисках «мягкой рухляди» на Лену пришли первые десятки безвестных отчаянных промышленных людей, потянулись сюда и торговцы. Устье Куты стало местом сбора ясака и накопления грузов и людей.

Зимой 1633 года Ерофей Хабаров появился в Енисейске. Судьба этого человека была похожа на судьбу сотен и тысяч русских, бросивших насиженные места ради добычи и обогащения, и в то же время он выделялся своей предприимчивостью, умением сплотить и организовать вокруг себя людей, добиться поставленной цели. У нас он стал, говоря современным языком, первым ленским предпринимателем.

До появления на Лене едва достигший 25 лет Ерофей два года занимался сбором ясака в Мангазее на р. Таз и на Таймыре. Здесь он встал на сторону тех, кто конфликтовал со всемогущим мангазейским воеводой Кокоревым. По делу Москва проводила сыск, и Кокорева сняли. Ерофей же вернулся на Русь. И вот оттуда, с берегов Северной Двины, оставив на родине отца Павла Иванова сына Хабарова по прозванию Меньшик, братьев Никиту и Никифора, жену Василиску с маленькой дочкой Наташкой, вновь пустился в Сибирь. Может быть, собирался Ерофей, как и большинство иных имеющих семьи, подзаработать на соболиных промыслах и торговле и вернуться, но сложилось так, что всю оставшуюся жизнь он провёл на Лене, совершив свой знаменитый поход в Даурские земли.

Перезимовав в Енисейске, наняв троих работников, сговорившись еще с четырьмя такими же отчаянными промышленными людьми, Ерофей присоединился к отряду атамана Ивана Галкина, в очередной раз направленного на Лену. Летом 1633 перешли через Ленский волок на «великую в свете реку».

«Перешли» звучит совсем обыденно, а на самом деле от Илима до малюсенькой речки Муки весь груз таскали на себе «через грязи и топи великие», а потом по этой речушке и по мелководным Купе и Куте сплывали на «плотишках», загружая по 15-20 пудов. Сколько же надо было сделать ходок через гористый перевал по суше, где в одну лишь сторону 60 верст, сколько надо было тащить свои «товаришки», идти по мелям и перекатам «с камени на камень», чтобы, наконец, выйти на устье Куты! Вскоре сюда приплыл с богатой казной из Ленского острога (будущий Якутск), направляясь в Енисейск, отбывший на Лене службу Петр Бекетов с частью своего отряда. Как раз на его дощанике отряд Галкина, а с ним Хабаров со спутниками отправились вниз и в конце сентября приплыли в Ленский острог. Там же, в остроге, был и третий известный уже на Лене служилый сын боярский Парфён Ходырев. Знакомство с этими людьми сыграло важную роль в дальнейших делах Ерофея. От них стало известно о молодом энергичном промышленнике и торговце енисейским воеводам.

В Ленском остроге «якольские люди» вовсе не жаждали пойти под руку московского царя. В течение осени 1633 и всей зимы 1634 года пришлось вместе со служилыми выдерживать несколько раз осаду острога, совершать вылазки и походы по якутским улусам, подчиняя «немирных» инородцев. Схватки были кровавыми, несли потери обе стороны. Потом служилые написали челобитную в Енисейск, чтобы там ведомо было о заслугах перед государём.

В следующее лето Ерофей возвращается через устье Куты, везя с собою 630 соболей своей добычи и купленных у промышленных людей. Много это или мало, можно судить по таким цифрам. Соболь на Лене стоил, вроде, недорого, в среднем, копеек 70-80. Но там, на родине, где Северная Двина смыла родную деревню Святицу, отец Ерофея за 80 рублей купил в соседней деревне полный двор: две избы, все постройки, скотный двор, прилично земли, в том числе и пашню с посевом, рыбные ловли, сельскохозяйственный инвентарь. А у нас, на Лене, тогда лошадь стоила до 40 рублей, пуд ржаной муки до полутора рублей. Казалось бы, пора Ерофею уже возвращаться домой богачом. Но не таков он был.

Хабаров продолжает заниматься промыслом и торговлей, не раз перевозит товары из Енисейска в Ленский острог, выгодно торгует. Идёт время, и новые открытые земли постепенно об устраиваются. От Енисейска появляется зимняя дорога до Илима, а потом и через волок до устья Куты. Это пока всего лишь вьючная тропа, но доставка грузов немного упрощается. Строятся остроги в устье реки Олекмы и ниже Якутского острога. На устье Муки устраивается плотбище, торговые люди и государевы служилые строят первые избы и амбары там и на устье Куты, на устье Муки устраивается часовня, здесь начинают собирать таможенные пошлины, увеличивается число дощаников (тип плоскодонного гребного и парусного судна), используемых на Лене. На устье Куты, сменяя друг друга, живут енисейские служилые «годовальщики», обеспечивая сохранность государевых грузов и сбор ясака, но, впрочем, не очень надёжно. Летом жизнь просто кипит, замирая, конечно зимою, когда окрестности остаются во власти тунгусов. Впрочем, изредка в первые годы отдельные небольшие группы служилых зимовали и здесь. А вот в навигацию уже не десятки, а сотни и сотни людей проходят-проплывают через устье Куты.

Конечно, промыслом и торговлей занимался не только Хабаров, были и другие, имевшие не меньший успех. Но здесь проявилось то, что и выделило Ерофея – его дальновидность, расчетливость.

Всё тогда возилось из Енисейска, и главное – хлеб и соль. А они нужны были всему этому многочисленному новому народу на Лене. Тем же служилым платили жалование и деньгами, и хлебом, и солью. Только до устья Куты водными путями и через Ленский волок доставка грузов длилась полтора месяца и больше. Потом еще до Якутского острога требовалось до пяти недель. В Енисейске хлебопашество было необходимым и привычным делом. Например, постоянно занятый в походах атаман Иван Галкин имел рядом с Енисейском свою деревню с большим количеством работников, более 70 гектаров пашни, на которой выращивалась рожь, овёс, ячмень и пшеница. Имел пашни и Петр Бекетов. Енисейские воеводы видели необходимость заведения хлебопашества именно на Лене, но Москва не давала распоряжений по этому поводу, а у воевод не было ни людей, ни средств. К тому же на Лене с её весенними и ранними осенними заморозками мероприятие было рискованным.

В случае удачи Ерофея ждали немалая прибыль и известность, в случае неудачи - разорение. Предстояли существенные затраты. С Руси в Енисейск приезжает брат Ерофея Никифор. Хабаров занимает у самого енисейского воеводы, боярина Соковнина большие деньги – 2100 рублей, закупает муку, разные товары, двух лошадей (там лошадь стоила в четыре-пять раз дешевле, чем на волоке), нанимает 27 человек покручеников (наёмные работники на промысел с хозяйским содержанием), и братья отправляются на Лену.

Тогда же Москва принимает решение образовать на Лене самостоятельное Якутское воеводство. Назначаются первые воеводы. Это П.П. Головин и М.Б. Глебов. В наказе им сказано идти «для острожного ставленья и для прииску и приводу новых землиц, ясачных людей и для ясачного сбору, и для всяких своих государевых дел». А с воеводами на Лену направляется отряд в почти 400 служилых из Казани, Тобольска, Берёзова, Енисейска. Это вдвое больше, чем к тому времени было разбросано по Илиму, Лене и её притокам.

Между тем, Ерофей с братом в Якутском остроге втрое дороже продают то, что покупают в Енисейске. Никифор остается на промыслы, а Ерофей возвращается зимой в Енисейск.

И вот здесь складывается любопытная ситуация, определившая в дальнейшем судьбу Ерофея и будущее нашего усть-кутского края.

Тот енисейский воевода, у которого Ерофей занимал деньги, сколачивая капитал для начала новых дел, уже был сменён и отправлен в Москву. На его место назначен и прибыл в Енисейск новый воевода Верёвкин. И здесь же находится воевода Головин, в подчинении которого вся Лена и устье Куты, где Ерофей решил начать пашню осваивать. Что делать Хабарову? Если с Соковниным он в достаточно доверительных отношениях, то эти оба его не знают. А ведь надо получить документы на пользование землей, определить межи его пашен и сенокосов, решить, сколько он будет пахать на государя, как и все пашенные сибирские крестьяне, что получит из казны для начала пашни, так же как и все. Надо заключить «уговор» (договор) на выварку соли за определённую денежную плату (оброк). История не сохранила документов об отводе пашни Ерофею Хабарову, но есть его объяснение. Ерофей утверждал, что он подавал Верёвкину «…челобитную в Енисейском остроге, что для государевы прибыли проведать на великой на Лене реке, каков хлеб родитца и какова соль, и варничное строение. И с отпуску проведал я: на усть Куты соль и пашни есть, и я тут соляной промысел и пашни устроил и в Енисейской острог к воеводе соляной опыт послал». «С отпуску» означает, что воевода разрешил устроить новые дела. Но загвоздка в том, что тогда этот воевода уже не мог распоряжаться ленскими землями, ими ведал якутский воевода.

П.П. Головин тоже прослышал о Хабарове и отправил к нему своего человечка, и через него передал просьбу дать 1500 рублей, не для казны, не в долг, а лично себе, просто так, «за уважение». Обычное дело не только в те времена. Хабаров отказал и вернулся к себе. Он торопится, пока воеводы заняты, надо еще многое успеть.

Головину тоже пока не до Ерофея. Надо было разместить людей и многочисленные грузы в небольшом Енисейске, организовать строительство дощаников на Енисее и на Куте (а их нужны десятки). Нужно провести выборы десятников, пятидесятников из числа служилых, определить, кто будет ведать государственными делами на волоке, устроить поэтапную переброску всего в Илимск, где вообще еще почти не было жилья. Потом всё это перебросить за волок на Лену, а там и по Лене вниз. Строятся съезжая изба (канцелярия) на устье Куты, амбары для государевых запасов, избы первых служилых плотников, немного повыше устья Куты организуется плотбище, на устье Муки и на устье Куты служилые строят суда. Проводится учёт жителей Енисейского острога и Пригородной деревни, имеющих лошадей. Их оказывается 145 человек и 168 лошадей. Люди и лошади мобилизуются для перевозки и летом и зимой грузов на устье Муки и на устье Куты. Место становится многолюдным, возможно, в это время сооружается первое деревянное острожное укрепление в виде вертикально стоящих деревянных столбов, хотя по непонятным сейчас причинам официально устье Куты еще долго не будет числиться острожком.

Хабаров тоже время не терял. В двух верстах ниже устья на правом берегу Куты возникает заимка. Строятся избы, амбары, овины для сушки снопов. По оба берега реки распахиваются земли, сеется яровая и озимая рожь, используется 6 десятин сенокосов. За два года в общей сложности был собран урожай 1300 пудов с 12-13 десятин посевов. Это был превосходный результат, показавший, что на Лене хлеб растёт! Дело настолько прибыльное, что, когда Ерофей перешел на устье Киренги и завёл пашню там, он своим работникам, нанятым на год, стал платить «по дватцати по пяти рублёв. А платья и обувь носить, и пить и есть ево, Ерофейково». Сравним: енисейским рядовым пешим казакам и стрельцам тогда же у нас, на устье Куты, платили денежного жалования по 5 рублей на год, хлебного жалования по 23 пуда, соляного жалования чуть меньше двух пудов.

Стала приносить доходы и соляная варница, работавшая в весеннее и летнее время года. Мы не знаем, достаточна ли тогда была концентрация соли в озерке, у которого Ерофей устроил заимку, или использовались соляные ключи, которых тогда по оба берега Куты было несколько, но всё производство было совсем простое. Варница Хабарова была такой же, как и другие, в том же Сольвычегодске, через который пролегали пути с Руси в Сибирь. Из одного единственного упоминания в документах того времени о его варнице можно сказать, что соль вываривалась в больших сковородах, склепанных из листов железа, цыренах. Ерофей завёл плотбище, куда доставлялся сверху Куты «варочный лес» (бревна для выжигания угля). Сначала рассол отстаивался, потом вываривался в цырене, подвешенном над ямой с горящим углем, а потом освобожденная от оставшейся воды соль еще раз просушивалась на специальных настилах под навесом. Затем соль помещали в соляные амбары, устроенные особым способом. Весной в холщевых мешках грузили на дощаники и отправляли вниз по Лене, где Ерофей устроил амбары возле Олекминского острожка и в Якутском остроге.

Пройдет всего лишь несколько месяцев, и воевода будет брать в долг у Ерофея хлеб с усольской пашни на государев посев и на жалование служилым. Позднее после первого Да-урского похода, в Сибирском приказе среди многих заслуг Хабарова отметили, что он «и на Лене реки пашни розпохал, и соляные усолья строил своими проторями» (на свои средства). Сибирский приказ учёл, что «государю от тех соляных промыслов и от пашни ежегод почала быть прибыль великая, потому что хлеб и соль пошла во все тамошние городы неоскудно». Через два года, когда варница уже была в казне, Ерофеевы амбары с казенной солью Кута весной затопила, и случайно оказавшийся здесь брат Ерофея Никифор спасал эту соль.

Делами на «Ярковой заимке» руководил первый приказчик Хабарова Фёдор Денисов (фамилия не известна). Работали на пашне и варнице наёмные работники. Так как Ерофей продолжал заниматься торговлей и промыслом, у него по-прежнему были покрученики, в осеннее-зимний период, с октября по апрель, занятые на соболином помысле, а в остальное время работавшие на пашне и других работах. Их численность точно не известна, но осенью 1640 года семеро покрученников направлены на охоту на оба берега Лены «в гору» напротив устья Куты, а многие отправлены на промыслы вниз по Лене в Олекминский и в Ленский острог. Разрешал Ерофей жить на заимке и некоторым промышленным людям, охотившимся по Куте и Лене. Были у него и те, кто в поездки брался «для береженья» - охрана грузов и его самого. Две «якольские жёнки», купленные за двадцать рублей у якутского казака, составляли женское население заимки. На соляной варнице работали солевар, помощник солевара (подварок), кузнец Дружинка Семёнов (фамилия неизвестна). Ярыжки (работники из гулящих) были дроворубами, углежогами, сплавляли бревна для выжига угля, заняты на прочих работах. Специально отправлялись люди на Мукское плотбище для заготовки судового леса и на извоз по Ленскому волоку. Там же его работники заготавливали сено и для собственного зимнего извоза и на продажу. Хабаров был при деньгах и не однократно давал в долг то торговым людям, то промышленным.

Так возникло первое поселение на усть-кутской земле с постоянными жителями. Это и территория современного курорта, где после Хабарова долгое время существовала сначала варница, а потом был устроен сользавод, и территория современного Карпово, так как пашни Ерофея были расположены не только на правом, но и на левом береге Куты, немного ниже устья тогда безымянной речки, названной позже Панихой.

Поэтому возникновение и Усольской деревни (Усолья, Сользавода) и деревни, названной впоследствии Карповой, следует относить к 1639 году. Только нужно учитывать, что в то время всё это называли «Яркова заимка» или «у Соли». Тогда еще не было никаких деревень, почти не было никаких названий, не были известны и многие расстояния.

Говоря о Хабарове на нашей земле, нельзя не обратить внимания на такое обстоятельство. Существуют десятки жалоб торговых, промышленных людей, сообщений служилых о том, что как раз в этот период верхнеленские и кутские тунгусы стали особенно агрессивно относиться к русским. Видимо, пресс промышленных людей на их звероловные угодья способствовал этому. Тунгусы нападали, грабили, выгоняли с охоты, иногда убивали. Жгли и рубили дощаники и судовые снасти служилых, оставленные на зимовку у самого устья Куты и «у Соли». Но нет ни одного случая посягательства на людей или имущество Хабарова. А ведь чего проще – сжечь поле. Можно предположить, что ни пашню, ни солеварение они не рассматривали как угрозу их образу жизни, и, наоборот, поняв вкус и пользу русского «колобо» (хлеба) и, нуждаясь в соли (цинга была бичом тунгусов), вели выгодную для себя меновую торговлю с Ерофеем.

Это подтверждается и некоторыми фактами.

Летом 1640 года, закончив дела в Енисейске, якутские воеводы прибыли на Ленский волок. А в предыдущем году в Илимск вернулся с Лены с казной енисейский сын боярский Парфен Ходырев. Эту казну стал готовить к отправке в Москву уже Головин, поскольку собрана она с его территории. И тут воеводе стало известно, что Ходырев кое-что утаил от сдачи и припрятал на заимке Хабарова. Дело-то было, в общем, обычным для этих мест. Отправили служилых для обыска. Те обнаружили в амбаре у Фёдора Денисова и соболей, и бобров, и другую рухлядь. Разобрались, что к чему, и то, что Федькиной добычи и что купил он у русских людей, оставили ему. А то, что купил у тунгусов, забрали в казну, так как у них покупка запрещалась, ведь инородцы в казну должны были сдавать ясак, могли еще сверх того «подарки» государю давать. С тунгусами можно было торговать только для казны. Выяснилось также, что здесь есть пушнина Хабарова и что на эти «соболи продана лошадь» тунгусам. А также «Федька Денисов в роспросе сказал: десять де соболей тунгусы дали ему в прошлом во 148 году, что их кормил, а два бобра купил у тунгусов».

Воевода тут же послал первому целовальнику (сборщику податей) на устье Куты Семёну Шелковнику память, и в ней приказал заказать накрепко промышленным, торговым людям, служилым людям, и отдельно Ерофею Хабарову, «чтоб оне у иноземцов, у тунгусов, соболей и всякой мяхкой рухляди на хлебные запасы не меняли и не покупали». За нарушение грозило наказание «без пощады» и конфискация пушнины в казну.

Обыск подействовал. У Ерофея был спрятано 507 соболей Парфёна, и Хабаров не стал дожидаться неприятностей, сам сдал их в казну от имени Ходырева.

Ерофей и Никифор зимовали на заимке а летом отправились в Олёкминский и в Ленский острог продавать запасенную там соль и собрать соболей у покрученников, и купить рухлядь у промышленных людей. Собралась огромная партия, самая большая за всё время занятий этим делом. Только соболей 5354 штуки, да еще больше десятка собольих и лисьих шуб, больше 120 шкур лисы, другая пушнина. Предстояло сдать в казну (в пересчете на соболей) около 600 шкурок.

Велик был соблазн утаить их от казны. И вот тут-то и использовал Ерофей старое знакомство с Петром Бекетовым. Сотник был послан еще енисейским воеводой на смену Ходыреву и возвращался через год после него, когда Головин находился на волоке и ничего не мог контролировать ни в Олекминском острожке, ни в Ленском – там еще не было его людей. Служившие в этих острогах енисейские на службу якутскому воеводе не присягнули, а енисейскому было безразлично, что там творится. Как всегда, безвластие даёт возможность ловить рыбку в мутной воде.

Собранная Бекетовым ясачная казна была значительно меньше - 1600 соболей. И Бекетов тоже обязан был предъявить всю пушнину на таможне для сортировки, оценки и опечатывания таможенником. Так было заведено для предотвращения хищений, подмены соболей. Но Хабаровы и Бекетов сговариваются не предъявлять пушнину в таможню для оценки, собираются домой. На одном дощанике поплывёт сотник со своими людьми, на другом Ерофей со своими покручениками, а на третьем Никифор со своими же людьми. Часть отряда Бекетова пойдет верхом на лошадях.

Таможенник Ленского острога имеет книги, поступившие от непосредственных сборщиков ясака, и он знает, сколько повезет казны Бекетов. Но тот в таможню не идёт. А таможенник как-то узнаёт о намерении беспошлинно провезти пушнину Хабаровыми. Он является на судно Бекетова для досмотра, но, как потом докладывал таможенник, сотник «учинился силён» (то есть, оказал сопротивление), грозился убить. Досмотр не состоялся. Таможенник дождался, когда Бекетов отплывет и уйдут берегом его люди, и попытался осмотреть дощаники братьев, но и те оказали сопротивление. Хабаров заявил, что, нечего тут делать.

Потом уже вывезенную в Енисейком остроге пушнину предъявили, там её пересчитали, но десятинную пошлину-то платили не здесь! Разные воеводства!! Записали только: «А таможенной оценке той рухляди в отпускных книгах не написано». Вот так! Уход от налогов тоже вовсе не нов!

Обо всём этом воевода узнал только в январе 1645 года. Был сыск, но ничем он не закончился. П.П. Головин еще раньше перегнул палку, обвинив окружение в заговоре, засадил в тюрьму и второго воеводу М.Б. Глебова, и дьяка Сибирского приказа, посланного с ним на Лену, и московского письменного голову, много других посадских и торговых, и промышленных, и служилых людей. Среди них был и Ерофей Хабаров. Вести эти дошли до Москвы, Головина отозвали, дали команду всех освободить, что и было поручено атаману Ивану Галкину, давнему знакомцу Ерофея. Но всё это произошло уже потом, когда Хабаров перебрался с устья Куты на устье Киренги.

А пока что, в 1640 году, воеводы прибыли в Илимск. Выяснив, что Хабаров не имеет документов ни на землю, ни на право выварки соли, и, проверив, сколько же снято урожая, с которого в казну ничего не поступает, П.П. Головин забирает в казну пашню, сенокосы и пашенный лес (расчищенный под пашню участок). Одновременно он назначает старого енисейского служилого пятидесятника казачьего Семёна Григорьева сына Родюкова первым якутским приказчиком на устье Куты и поручает ему «однолично» «государевым делом радеть, на край в(ели)кие реки Лены, на усть Куте реке и вверх по Куте реке Яркову (заимку) и наволоки, и пашенной лес, и иные б пашенные места». После того, как Родюков по наказу воеводы выяснил, сколько вываривается соли, Головин к концу 1641 года забирает в казну и солеварню.

Но Ерофей был готов к такому повороту событий. Воевода понимал, что предприимчивый Хабаров может поднять много больше пашни, чем есть на устье Куты, а у него, воеводы, нет для этого ни людей, ни зерна, и возможностей. Ниже по Лене, в районе устья Киренги, сама природа создала большие луга, сразу пригодные для вспашки. Но место там пока было вообще пустое. Договорились, что Ерофей переходит на новые земли на своих условиях: у него не забирают тот усть-кутский десятиный хлеб (десятую часть урожая), который он должен был сдать в казну, дают льготу на год, то есть освобождают от внесения части урожая в казну и разрешают впредь сеять не казенными семенами, а своими. Уже весной 1641 года на новом месте Хабаров распахал 47 десятин, засеял яровую рожь. Правда, в отличие от пашни на Куте, урожай там в первый год выдался плохой, был «корень худ». Но Ерофей осел на Киренге.

Так закончилось двухлетнее хозяйствование Ерофея Хабарова на усть-кутской земле, положившее, тем не менее, начало великому делу – обеспечению своим хлебом Приленья. За два года Ерофей Хабаров из просто промышленного и торгового человека стал предпринимателем, имеющим свою заимку с приличным населением и шесть видов деятельности: промысел пушнины, торговлю разными товарами, выращивание хлеба, выварку соли, извоз и заготовку леса. Его имя стало известно, Ерофея Хабарова стали уважительно называть пашенным и соляным «опытовщиком». Это был первый усть-кутский и ленский предприниматель и основатель первых постоянных поселений – деревень Усольская и Карповская.

С момента образования Якутского воеводства закончился период стихийной колонизации Приленья, государство приступило к планомерному заселению территории постоянными жителями-земледельцами и контролирующими их служилыми. В 1641–1645 годах четверо тобольских и один енисейский служилый положили начало собственно Усть-Кутской деревне, Зыряновской, Балахонской, Якуримской, Турукской, Марковской. Тогда же началось заселение мест в районе устья Орлинги, где возникли заимки, ставшие впоследствии деревнями Пуляевской, Юдинской, Орлингской. А через год Лена стала местом ссылки, и на нашу землю заселено было небольшое число бывших запорожских казаков и ссыльных русских людей. А потом в течение короткого времени добавились пожелавшие стать пашенными крестьянами промышленные люди, посадские, служилые из Енисейска и Илимска, Тюмени и других мест. Уже в 1673 году на территории района числилось больше тридцати дворов, а в них около 80 душ мужского пола по сравнению с 6 -7 дворами в 1645-1646 году. Возле острога в шести дворах жили семьи служилых плотников, а в государевом дворе проживали назначаемые на два года приказчики и целовальники. Земля Усть-Кутская стала приобретать тот облик, который сохранялся затем долгое время. Но это отдельная тема.

Юрий Чивтаев

Дмитрий Марков 2016-01-09 16:35:42

Интересно и хорошо изложено. Чуть-чуть бы побольше датировок. И вопрос : место нынешнего села(теперь уж захудалая деревенька) Марково в 145 км от устья Куты - была ли эта земля обработана и принадлежала ли Хабарову до поселения там служилого человека Марчко Никитина сына ?

[Ответить] [Ответить с цитатой]