КАНИКУЛЫ В ТАЮРЕ

Отпуск - это маленькая жизнь

Сегодня за окном дождь…Почти в такой же пасмурный день неделю назад я уезжала из Усть-Кута. Уезжала в кратковременный трехдневный отпуск.
Прошедший год был для меня невероятно сложным: работа, дела, постоянная гонка за несбыточным, вечное движение, постоянные звонки, сигналы sms и звук входящих писем на e-mail… Я просто устала, да и отпуск пришелся на конец лета... Хотелось просто тишины, покоя и отрешенности от мира. Вопрос: где? В последний момент, как озарение: конечно, в деревне! В глубинке, где нет автострад, телефонной связи, куда тебе не напишут, не позвонят, где не станут говорить о том, что тебе снова, опять необходимо сделать одно, второе, третье.. ТИ-ШИ-НА…

Ти-ши-на… звенящая… такая, что закладывает уши и хочется зажмуриться, а открыв глаза, попросить у стюарда карамельку «Взлетная». Не удержавшись, закрыла глаза, зажмурилась изо всех сил, потом осторожно, из-под ресниц посмотрела вокруг. Никакого стюарда, никаких конфет. Я в Таюре, стою у крыльца дома Вострецовых, а Галина Олимпиевна, хозяйка, приветливо улыбаясь, легонько подталкивает меня в спину: «Заходи уже в дом, что у дверей стоять?». Так началось мое знакомство с Таюрой.

Таюра – одна из многих деревень, раскинувшихся по берегам Лены. Первые упоминания о ней относятся к концу 17 века. Когда-то чуть ниже деревни располагался Ключи-Воскресенский медеплавильный завод, где работали сосланные в Сибирь каторжники. Но завод, говоря современным языком, оказался нерентабельным и вскоре был закрыт. Андрей Иванович Таюрский, командующий ВВС Западного фронта, расстрелянный в самом начале войны и реабилитированный в 1958 году, тоже был родом из Таюры. После войны село жило, во времена перестройки – выживало. Сейчас в Таюре – несколько дворов, да два десятка жителей. Все эти отрывочные сведения, почерпнутые из Википедии да из давнишних разговоров с земляками, мгновенно пронеслись в голове, пока поднималась по ступенькам. Легкая тень за спиной заставила обернуться. Ласточки! Стрелой мелькнувшие по двору и скрывшиеся под навесом. «Там у них гнездо, каждый год прилетают к нам», - увидев мой удивленный взгляд, поясняет Галина Олимпиевна.

Ласточкино гнездо

По преданию, гнездо ласточки под крышей обеспечивает дому счастье и благодать. А хозяева дома, где ласточки вьют гнезда, по определению считаются людьми добрыми, хлебосольными, чистыми духовно.

Дом Вострецовых, пожалуй, самый новый в деревне. Рудольф Николаевич поставил его сам, без посторонней помощи. Красивый дом, где живут красивые люди. Как здесь не верить старым легендам?

Светлый дом, словно светящийся изнутри. За все время своего пребывания я так и не смогла понять: откуда берется этот свет? То ли географическое расположение повлияло (но ведь окна выходят во двор, где и хозяйственные постройки, и куст крыжовника, и забор), то ли от того, что люди в доме живут приветливые, без камня за пазухой, открытые и душевные. Даже сейчас, вспоминая их, улыбаюсь. Тетя Галя, сухонькая,маленькая, ни минуты не сидит на месте, постоянно чем-то занята: то траву прополоть нужно, то ягоду собрать, то кур накормить, то цветы полить, то обедом накормить своих мужчин:

- Лето нынче выдалось холодное, огурцы, помидоры только сейчас силу набирают, дождались, правда, Рудик? А то все Олег нам из города привозил. Сейчас и фрукты, и овощи круглый год. Навезет нам и арбуз, и яблоки, и виноград – ешьте!

- А куда нам столько? Сам бы и ел, - подхватывает Рудольф Николаевич, гладя любимицу всей семьи собаку Данку, которая преданно заглядывает ему в глаза.

Олег снисходительно улыбается. Олег – старший сын Вострецовых. Вообще-то он живет в Усть-Куте, но в Таюре бывает часто. Мне повезло: во время моего приезда он как раз гостил у родителей. И на эти три дня стал для меня настоящим ангелом-хранителем. Без него мое пребывание в Таюре вряд ли было бы таким интересным, насыщенным и легким.

- Чем собираешься заниматься? - Олег улыбается, глядя на меня, словно с первого взгляда поняв, что я – дитя города, хоть и провинциального, но не мыслящее жизнь без грохота машин и гудения лифтов.

- Не знаю, - честно признаюсь ему.

- Тогда обедаем и едем за грибами, - Олег ставит передо мной тарелку и вручает вилку. – Приятного аппетита.

«Приятного… За грибами…» Тон его не терпит возражений, да и мое любопытство берет свое, хотя для меня поход за грибами сравним с экстремальным видом отдыха. Я не умею их брать, не была в лесу лет двадцать, и, вообще, перед отъездом меня напугали, что по лесу бродят медведи да и змей в траве полно! Осторожно, Таня!...

- Осторожно, Таня! – Олег подает мне руку, покровительственно глядя на то, как я, запинаясь на ровном месте, пытаюсь успеть за ним и не потеряться в лесной чаще, куда меня привели по грибы.

Минут через десять понимаю, что угнаться за ним просто не могу: отвыкла я от того, что можно ходить быстро, в гору, да еще и по буреломам, да еще и в сапогах на три размера больше. Инстинкт самосохранения подсказывает, что куда лучше было сидеть на диване перед телевизором, а не бродить по незнакомому лесу, шарахаясь от каждого звука. Но я иду вперед, туда, где вдали, среди деревьев, мелькает куртка моего спутника. Шаг, другой… Медведи? Плевать! Я выбилась из сил настолько, что мне уже все равно: медведи, волки, НЛО… я сама предложу себя им в качестве обеда, потому что идти дальше сил уже нет…

- Смотри, кости сохатого: волки съели… -(очень «кстати» подмечает Олег). Он ждет меня на опушке леса. – А там раньше были совхозные поля, – показывает чуть в сторону, на бескрайнее поле, уже заросшее молодым сосняком. – Стой, по грибам не ходи!

Вглядываюсь в сухую траву, хвою под ногами… Грибы? Где? Олег наклоняется, осторожно стряхивает мусор со шляпки огромного груздя. Грибы! Меньше чем за час – два ведра отборных груздей: крепких, белых, с блестящими шляпками, чуть вогнутыми внутрь и мохнатыми по краям. И тут уже меня охватывает настоящий азарт, грибная охота: еще!

- Не устала? Сейчас съездим в осинник, наберем на жареху. На ужин будут грибы и грибной суп. Любишь грибной суп?

Люблю! И грибной суп, и грибы, и рыбу, и этот лес, и это небо…Громкое «Эге-ге-ге-эй!»… И далекое эхо вторит: «Эй-эй-эй»... Словно волшебная сказка, где медовые реки, кисельные берега, а перед глазами огромная зеленая река – поле с высокой травой и виднеющиеся вдали сопки, на которых причудливые узоры выводит вечернее солнце…

И нет щемящей душу усталости, и все проблемы остались где-то далеко... Есть только нескошенная высокая трава, тихий лес за спиной и кусочек неба среди высоких деревьев…

День пролетел незаметно... Вечер, пьянящий закат, красное солнце, садящееся за дальнюю сопку… И ни грамма усталости. Пока жду ужин и баню, засыпаю легким, зыбким сном. Улыбаюсь во сне. Спрашивают, что мне снилось. Что снилось? Мне снилось счастье.

Пионеры

Почему-то утро в деревне всегда ассоциировалось у меня с пением петухов, мычанием коров да, бог знает, еще с чем, но все, что было когда-то прочитано в книгах, основательно отложилось в моей памяти. Но... Никаких петухов, никаких коров… Утро было тихим, немного холодным и совершенно отрешенным.

Мое утро началось много позднее, чем утро тех, кто живет, а не отдыхает в деревне. Галина Олимпиевна давно в огороде, Рудольф Николаевич что-то пилит-строгает, Олег уже приехал с рыбалки: ленок на три с половиной килограмма – утренний улов.

- Сегодня поедем знакомиться с пионерами, - Олег смеется, глядя на мое удивленное лицо.

Пионерами в деревне прозвали трех офицеров, которые, как оказалось, за пару недель до моего приезда приплыли на плоту в Таюру. Зачем?

- Вот у них и спросишь «зачем». Гиблое дело рассказывать о планах других и давать советы, - Олег расправляется с рыбой, моет руки. – Хочешь что-то узнать - спроси сама и никогда не слушай других. Иди завтракать и поедем.

Удивляться тому, что по деревенским улицам передвигаться комфортнее на машине, а не пешком, я перестала накануне. Когда ехали в лес, навстречу попалась стая бездомных собак, одичавших, тощих, злых, больше похожих на волков, чем на преданных четвероногих друзей человека. Хотя быть преданными им уже некому - их предали. Люди, которые когда-то уехали из деревни и думать забыли о том, что во дворе остались те, кто ходил с ними на зверя, кто защищал дом от незваных гостей… Люди жестоки и бессердечны…

Открываю ворота, чтобы можно было выгнать машину и вижу здоровенного бело-рыжего пса. Это Джек. Его никто не бросал, просто его хозяина посадили. Тогда Джек отощал и чуть не погиб от голода, но соседи стали прикармливать. Пес оправился, округлился, шерсть стала лоснящая, гладкая. В нем нет злобы, он ждет, когда в его дворе раздадутся знакомые шаги и родная рука потреплет его по загривку… Джек…

- Вчера видел, как собака из стаи, видимо, оголодав, вплавь ушла на тот берег - и бегом в сторону Казарок. Глазам не поверил! – Сергей улыбается и отворачивается от объектива. – Не фотографируй, не нужно.

Сергей – один из трех офицеров, майор в отставке, воевал в горячих точках. Он из Ростова-на-Дону. Настоящий кубанский казак: высокий, смуглый, глаз горит, говор южный, тягучий, как карамель. Год после ранения провел в госпитале, демобилизировался и… понял, что «бывшие» военные стране совершенно не нужны. Коммерцией заниматься нельзя, гражданская специальность прокормить вряд ли сможет (хотя образование у него шикарное: истфак московского университета). Последней каплей переполнившей чашу терпения городской жизни стало то, что, когда умер дед, ветеран Великой Отечественной, даже за место на кладбище требовали немалую сумму денег.

- Сережа, ну что могло привести сюда? – гляжу на него и никак не могу понять, что он мог забыть здесь, в далекой сибирской глубинке. В «мечту детства» верится с трудом.

- У меня перед глазами двенадцать лет такого пейзажа, только в Чечне. Ничего нового. Натурхозяйство. Главное, чтобы была цель. – Отвечает, смеясь.

- Натурхозяйство? Но это же нерентабельно. Я вам с легкостью это экономически докажу, - пытаюсь вставить свои пять копеек.

- Глупости. Я сам с Питера и, знаешь, там в окрестностях всего пара-тройка фермерских хозяйств, из которых на рынки, в магазины поступает здоровая пища. Все супермаркеты забиты «порошковыми» изделиями. Пользы для здоровья – ноль, вреда – объяснять не приходится, – в разговор вступает Александр. – Дешевизна, все гонятся за ней.

- Да и по поводу нерентабельности можно поспорить, - подытоживает Евгений. – Набери в поисковике «экопоселения» и посмотри, как живут люди, как трудятся, как дороги в своих поселках за свой счет делают, вот тогда и расскажешь мне про «нерентабельность».

Но меня сложно переубедить, и продолжаю доказывать всю абсурдность затеи «поднять деревню с колен». Саша смотрит на меня и улыбается. Он невысокий, коренастый, улыбчивый, взгляд отрешенный, смотрит словно поверх собеседника, а говорит мягко, с нажимом, утверждая. Веет спокойствием. Никакой суетливости, никакой спешки. У него за плечами, кроме армии, – пятнадцать лет строительных работ, он умеет, если не все, то практически все. Самый первый принялся за обустройство дома, который разрешила занять местная администрация. Разобрал печку, вставил оконные рамы, долго удивлялся тому, что никогда до этого не видел такого способа кладки печи. Местные сибирские традиции.

- А семьи? Неужели они сюда поедут за вами? Здесь же даже школы нет, где дети учиться будут?

- Какие семьи? – смеется Евгений. – Я дважды был женат, но быть женой офицера… За последнее время я сменил девять гарнизонов, даже контейнер с вещами не распаковывал. Какая женщина выдержит такой ритм жизни?

Сергею жениться было некогда. У него была одна любовь – Армия, но девушкой она оказалась непостоянной.

- О чем ты? Меня со свадьбы друзей вызывали, - смеется он, предупреждая мой вопрос. – Вечное чисто поле, палатка и непонятно, когда вернешься и вернешься ли вообще. На всякий случай, можешь сказать, что жениться мы не против, только в город обратно не вернемся, есть согласные на жизнь здесь?

Смотрю на Сашу, он вмиг делает невинные глаза:

- А что? У меня легкий гастрит, но это не помеха.

Шутники. Совсем еще мальчики. Как-то не укладывается в голове, что на пустом месте за такой короткий срок можно успеть возвести дом, наладить хозяйство, упорядочить быт. Как там, готовь сани летом? Лето на исходе. Строй, Саня, до зимы осталось совсем немного.

– Хочешь посмотреть дом, в котором ребята будут зимовать?

– Олег показывает на соседний домишко, который с дороги и видно-то с трудом: травы столько, что, кажется, утонул в ней!

Конечно, хочу! Еще бы! Бродить по старым домам – одно удовольствие: они хранят в себе память тех, кто жил в них, хранят воспоминания. Дома в Таюре старые, в большинстве покосившиеся, но крепкие. Изба в три комнаты, с небольшой прихожей, с высокими окнами, со скрипучими полами… В амбаре места больше, честное слово. Амбары в деревне поражают своим размахом: двух-трехэтажные.

- Смотри, этот амбар еще в 19 веке построен, - Олег знает все.

Поднимаюсь по хлипкой лестнице на второй этаж. Там в одной из комнат старая панцирная кровать, с полопавшейся сеткой, а на стене рядом приклеена вырезка из старого журнала с текстом песни «Нет страны родней». Патриотизм - вот он какой.

Вечером снова заглядываем «на огонек» к мальчикам. Отрываем их от просмотра фильма и долго говорим «за жизнь». Только разговор получается немного однобоким. Ведь большая часть их жизни – армия, служба, тяготы и радости армейских будней. Говорить об этом они могут бесконечно. Пытаюсь сменить тему и пофилософствовать о культуре, о жизни в целом, «житие мое», так сказать, и натыкаюсь на вопрос Сергея: «А ты можешь провести черту между понятиями «культура» и «цивилизация»?». Обреченно мотаю головой: «Нет, не могу». «А я могу». - И историк с двенадцатилетним опытом военной службы, по собственному признанию, умеющий только «воевать и убивать», виртуозно раскладывает по полочкам, что есть что. Слушаю, внимаю, киваю головой. Мальчики, да вы еще и философы… Где же я вам жен найду?

Домой возвращаемся ближе к полуночи. Я пьянею от свежего воздуха, темноты, низкого неба, запрокидываю голову, вглядываясь в ночное небо, - и с размаха, по щиколотку наступаю в лужу.

- Ну, аккуратней! – Олег подает руку, я сконфуженно улыбаюсь в темноте и всю дальнейшую дорогу внимательно гляжу под ноги, мысленно жалея, что я не кошка: темнота вокруг кромешная, хоть глаз выколи… Где там, мальчики, ваш вечный двигатель, работающий на солнечных батареях и от лунного света? Заводите его поскорей, стройте уже дороги, освещайте деревенские улицы… Неуютно моей ноге в мокром кроссовке, да и молока парного хочется, а в деревне ни одной коровы, а еще…

- Пришли уже. Доброй ночи. Завтра поедем на рыбалку.

Рыбный день

Вообще-то, я выросла на реке: до четырнадцати лет берег видела только зимой - ранней весной родители забирали меня на судно, и все летние каникулы я видела леса, поля, чащи и города только в иллюминатор да с палубы судна. Зато прекрасно ориентировалась в посадке, знала, как швартуются, какие кнехты стоят на каких судах и даже слышала рассказы о том, как во время шторма снимают команду с мачты вертолетами. Я даже умела менять шпонки на лодочном моторе. Но как же это было давно! Когда шагнула в легкую, неустойчивую «Казанку», у меня невольно задрожали колени. Капитанская дочка… я откровенно струсила! Что же делает с нами время!

- Сядь на нос, куртку запахни, не мешайся под ногами. – Олег заводит «Ветерок», тот рычит приглушенно… Свобода!!!

Переезжаем на другой берег, глушится мотор…

- Что мне делать? – спрашиваю на всякий случай (весла же я сушить могу).

- Отдыхай…

Тишина. Зеркальная гладь воды, в которой отражается лес. Тяжелые облака. И только звук разматывающейся спиннинговой катушки напоминает о том, что все это не сон, а реальность.

- Ниже по течению остатки старой мельницы, будем заезжать? – Олег выуживает ленка и бросает в ведро.

Будем, конечно! Интересно ведь! Причаливаем к берегу, где в реку стекает ручей Заводской, на остов мельницы иду смотреть одна. Сначала шагаю резво, но то и дело спотыкаюсь, поскальзываюсь на мокрой после дождя траве. «Там чуть повыше мельницы еще сита сохранились, поднимись, посмотри», - вслед мне говорит Олег. Господи, какие еще сита, если из травы, в которую я шагнула, поднялся рой мошкары, готовой съесть меня заживо прямо здесь. Лезут в глаза, рот, уши, волосы, мама дорогая, неужели здесь можно было работать? Или раньше здесь не было столько травы? А трава там, действительно, по пояс. Добираюсь до небольшого островка, откуда хорошо просматривается и сам ручей, и остатки остова мельницы. Бревна обгоревшие, почерневшие и от времени, и от пожара, который годом ранее устроили варвары из соседнего села. Мошка, почуяв, что я остановилась, начинает кусать с новой силой. Не надо мне никаких сит! Буду считать, что их тоже сожгли, ну, или украли, ну, что угодно... Бегом обратно, к лодке!

- Смотри, а это остатки жерновов, - глядя на то, как я вприпрыжку спускаюсь со склона, Олег показывает на какие-то камни.

- Жернова? Где? – в последнее время все чаще мне кажется, что зрение меня подводит, но кроме камней и травы, пробивающейся среди них, я ничего больше не вижу.

- Ты стоишь на них, слазь.

Делаю шаг вперед, оглядываюсь: под ногами поломанный каменный круг. Я и внимания бы на него не обратила, а, оказывается, когда-то здесь были и пирс, к которому причаливали баржи, и тропинка, по которой спускали мешки с мукой, - все, что осталось сегодня – поломанный каменный круг… «Там где-то старая мельница крутится-вертится, бьется о камни вода» - приходят на ум слова старой, почти забытой песни… Все перемелется… Время быстротечно…

Вернувшись домой, сортируем рыбу, маленький блестящий гольян отброшен в отдельную миску – курам. «Форельку курицы съедят», - смеются хозяева.

- Почему «форельку»? Местный диалект? – удивляюсь я, чувствуя, что где-то кроется подвох.

- Да нет, здесь другое, сейчас пойдем в гости к Гене, его у нас Форелькой прозвали…

Геннадий живет в Таюре почти двадцать лет. Сам он из Курска. Мастер спорта по хоккею и городкам, в Сибирь попал «по заявкам правительства». Сначала пятнадцать лет в местах не столь отдаленных, потом жил в Усть-Куте, теперь – в деревне. Последний приют. Заброшенный дом, обшарпанные стены, лежак, застеленный старыми засаленными тулупами, – это его жизнь. Брошенный пес, которого он прикармливает «форельками-гольянами» и делится последним куском хлеба, – это его семья. Изломанная судьба, каких немало.

- Да Вы присаживайтесь, не переживайте, там чисто, - Геннадий делает приглашающий жест рукой. Прямая спина, осанка, старая мастерка под пиджаком, на котором вот-вот оторвется рукав. Что и говорить, галантный кавалер. Видя мое изумление, Олег переключает внимание Геннадия на себя, рассказывает ему о нашей сегодняшней рыбалке, расспрашивает его о чем-то… А я брожу по старому пыльному дому. Видавший виды радиоприемник на стене молчит, старая печь, кастрюля с проржавевшим дном, тряпка на окне служит шторами. Ни-ще-та… В горле стоит ком, я улыбаюсь сквозь силу, не плакать же, право слово, на глазах у всех:

- Как Вы здесь живете? Уже привычка?

Минутное молчание, нервная затяжка, взгляд в сторону:

- Я стал сволочью, а не человеком. Посмотрите вокруг… разве я ЖИВУ?

«Громкое дело об избиении российского мальчика, усыновленного американскими приемными родителями, получило широкий резонанс…» - голос Андрея Малахова разрывает нависшую тишину, «Пусть говорят»… в деревне с четырех до двенадцати заводят дизель и есть свет… А у Форельки включен телевизор… И, правда, пусть говорят…

Выходим из дома, жадно вдыхаю свежий воздух: какая разная все же жизнь…

- Вы не у Коли были? – тягучий, чуть нараспев голос… Сергей… - Николай косить обещал, а что-то трактор молчит…

Косить? Трактор? Умоляюще смотрю на Олега, тот уже смеется, глядя на меня. Едем!

Николай Нестерович, житель коренной: здесь родился и вырос, изба, в которой живет, перевезена из Кукуя (село было неподалеку), раньше здесь была школа, потом библиотека, где работала его жена, теперь - дом. Пока идем к трактору, рассказывает о том, какое крепкое хозяйство было в Таюре, как целые поля засеяны были пшеницей, рожью … «И все было и вовремя, и нужно, а сейчас…» - безнадежно машет рукой, заводит трактор. Едем по полю. Кра-со-та!!! Правда, косить не получается: в зубьях косилки застревают муравейники, которые в поле на каждом шагу. Но об этом мне говорит тракторист дядя Коля, я их не чувствую, не понимаю. В пропахшей солярой кабине беспрестанно кручу головой: мне интересно, что там? Копны? Сено? Тонны? С этого поля? Ух, ты!... Со стороны, наверное, смотрится смешно, но мне безумно интересно. Сую свой любопытный нос повсюду. Трактор разворачивается, мы едем к дому, нехотя вылезаю из кабины. Для меня это – маленькое приключение, для них – повседневная работа: пахота, бороньба… «сколько я земли съел», мне даже на секунду становится стыдно за свой почти детский интерес. Труд крестьянский тяжел и зачастую неблагодарен. Так устроен мир.

День заканчивается, поздним вечером идем на рыбалку «на мыша». Я пристраиваюсь на булыжнике на берегу, обнимаю колени, слушаю дождь и понимаю, что третий день подошел к концу – завтра уезжаем. И уже через сутки, только в воспоминаниях останется и эта деревня, и люди, которые здесь живут, и их своеобразный деревенский быт, где в огороде может развиваться российских флаг; где просыпаются рано, без петухов и будильников…

И как же мне не хочется возвращаться в город!

- Грустишь?

Ещё как грущу…

Дорога домой

Утро выдалось погожим, и день был солнечным, но, когда подошло время переплавляться на другой берег, налетели тучи, загромыхало, дождь…

«Деревня не отпускает», - улыбнулся Олег. До лодки нас провожает Джек. Оглядываюсь в последний раз, Джек приветливо виляет хвостом…

Дорога к дому, как правило, всегда быстрее. Я так думала. Нет, я знала. Но в этот раз, дорога домой показалась мне американскими горками… Дорога по бездорожью… Рытвины, канавы, лужи по колено… Наша «Нива» рычит, прорывается вперед, то кренясь вбок, то подпрыгивая на очередной кочке…

- Успокойся, все будет в порядке. – Олег словно чувствует волнение. Уже несколько лет он изучает космоэнергетику, живет по этой методике, за три дня, проведенных вместе, я уже привыкла к тому, что «все будет хорошо, нужно только захотеть». Решаю на ходу, что мне гораздо комфортнее «наслаждаться» бездорожьем, чем умирать от страха, глядя через лобовое стекло на то, что якобы является автомобильной дорогой. Закрываю глаза и вспоминаю ласточкины гнезда под навесом, тяжелые тучи, отражающиеся в зеркальной глади реки, святящиеся ночью бакены, ленка, плещущегося в ведре… Три счастливых дня, так быстро пролетевших…И лето заканчивается… Как быстротечно время…

Мальчики, воплощайте уже свою мечту, поднимайте деревню с колен, возрождайте сельское хозяйство, развивайте экотуризм, вдохните жизнь в Таюру! Русским деревням это необходимо! Удачи вам, мальчики!

Кочка, подпрыгиваю на сиденье, ударяюсь головой о крышу кабины… Проза жизни… И все-таки я счастлива.

Татьяна Ларионова,
фото автора

P.S. Огромная благодарность Рудольфу Николаевичу и Галине Олимпиевне Вострецовым за теплую встречу, радушный прием. Долгих лет вам и мира вашему дому.