Что с нами происходит?

Бедная чихуахуа

Видеоролик с таким названием выложен в Интернете. И, как всякая информационная зараза, уже собрал вокруг себя любителей жестокого зрелища.

Сюжет (если, конечно, можно так назвать это фашистское действо) прост. Пред очи многих - надо полагать, тысяч, а то и миллионов - пользователей является некий здоровяк. Натурально снимает с себя одёжу до пояса, поигрывает мускулами. Конечно, улыбается белоснежно, как с рекламных баннеров сотовой связи пошлейший господин с клетчатым шарфиком на бритом горле. Ну, пресс у него, разумеется, кубиками…

Но вовсе не рекламу здорового образа жизни, а тем паче времяпровождения с английским названьем культуризм, делает этот самый культурист. Качок - по-нашему, по-советски. То есть, если вспомнить некогда популярный в мальчишеской среде фильм с участием Арнольда Шварценеггера, качающий железо.

Для чего качающий?

Через какой-то миг после того, как здоровяк выставил для публики все эти кубики, квадратики, кружочки, косые линии своего тела, да державные крылья распахнулись у него за спиной, обывательски рассуждая – от подмышки до нижнего ребра, - пред камерой мобильного телефона возникли ещё некие товарищи подросткового возраста. Явно не культуристы. Свободные от уроков и интеллектуальной зависимости. Нечто угорающее, ржущее, жующее, ботающее по фене, болтающее рэп…

Да, там ещё заснята собачка со смешным (если не стыдным) для русского уха названием чихуахуа. Такая маленькая, ушастая. Язык, как пламя из зажигалки. Два нежных глаза смотрят на мир восторженно, доверчиво – на людей.

Вообще, душевно. Таким хорошо на руках надушенных Францией бизнес-леди, да умной мордочкой в ложбинке полных грудей…

Однако явленные публике подростки Францией вовсе не пахли, в лучшем случае – пивом и мочой глухих подъездов, где от роду обретаются такие компашки. Или компьютерной пылью – любители «стрелялок» нынче тоже не прочь «оторваться по полной».

И бедной чихуахуа в их руках неуютно. Тем более что её берут за задние лапы, головой то бишь вниз. Качок, уперев толстые, надутые жилами руки в бока, напрягает все свои кубики – не живот, а брусчатая стена. И, размахнувшись, две другие руки, те, что держат собачку, с силой бьют её головой об эту стену…

И тоненькие лапки ломаются.

И здесь, наверное, стоило бы замолчать. Навеки. Во всяком случае, покуда не отыщутся силы пережить это, пока не выдумается еще один спасательный обман, способный оправдать – и тех, и этих. Тех, которые бьют, этих – которые смотрят. И нас тоже.

И молчать - нельзя. Нельзя - пройти мимо. Или вот – не написать.

Признаться, не видеоролик меня потряс – мало ли жестокости обретается в Интернете! А то, что жестокость, тем паче детская, среди нас, и совершается средь бела дня, и не для какой-никакой корыстной цели – заснять, выложить на сайте – а просто так…

Вспоминается случай. О нём следовало бы настрочить рассказ, а начать его вот так:

«Щенки - коричневые вязкие комки - ползали по дну выгребной ямы...
      Яма была глубокая, экскаваторщик, рывший её, далеко в землю засадил весь ковш, туда бы и слон свалился, так не вылез бы своим ходом. Чернуха, бесхозная собачонка, похожая на комок свалявшейся пряжи, по весне выметала щенков под крыльцом. Щенят было трое, все чёрные, в мать, пищали под половицей. Сторож выносил ей хлебные корки, позвоночники солёных ельцов, сизо-красные от тонкого мяса, обломки печенья. Когда щенки подросли, они стали вылазить из своего укрытия, расползались по территории, а Чернуха лежала в траве, грелась на солнце, приглядывая за потомством, и если случалась опасность, с лаем бросалась на людей или уводила щенков под крыльцо, откуда щерилась и с хрипом лаяла, кусая доски. С ней заодно заливались и щенки, гавкали на сторожа, когда он приносил им жрать...
      Чернуха эта жила у алкоголичного вида особы, которая незнамо откуда появилась в посёлке вместе со старухой-матерью, громко держалась в своей квартирке, а когда мать умерла, быстро схоронила её и исчезла, оставив на память о себе городского обличья собачонку…
      Очко сортира было заткнуто проволочной корзиной, а из самой зловонной дыры слышались вязкое колебанье, писк, а не лай: щенки, малые-малые, а понимали, что орать нельзя, иначе забьёт глотку и утонешь. Секретарша из администрации, цокая каблуками по тротуару, с утра поране побежала в нужник, но быстро вернулась и огорошила новостью:
      - Кто-то щенков побросал в г.....! Я сейчас пошла... фу!
      А что Чернуха могла сделать? Её, наверно, выманили коркой или прогнали палками, доской с ржавым гвоздём выскребли из-под крыльца щенков и, взяв их за задние лапы, простёрли над очком. Щенки пищали, скулили, лизали руки нежно-шершавыми языками, пахнущими молоком, с ужасом глядели вниз, в чёрную бездну, куда и камень брось, так не сразу услышишь звук столкновения с ржавой кашей. Но руки разомкнулись, лапы, почуяв пустоту, раз-другой проскребли воздух - и щенки мордами вниз попадали в яму, булькнув на прощанье, только хвостики, как бикфордовы шнуры, какое-то время торчали поверху, пока яма, тяжело бурча, зловонно ворочаясь, за уши, за передние лапы, за шерсть и выпирающие из-под кожи рёбра сосала щенков в свою утробу...
      Яму под новый туалет вырыли не так давно, и её залепили только по центру, а обочина оставалась сухой, глинистой. Туда и выскреблись щенки, вцепились, как в спасательные круги...
      Сторож порыскал в кладовке и нашёл длинную проволоку, из ремня смастерил удавку, благо щенки были лёгкими, сами себя не смогли бы задавить. Но противно-то как!
      Он встал у дыры на колени и, с заткнутым воротом свитера дыханием засмотревшись в черноту ямы, на писк и замерзающее хныканье навёл удавку, думая подцепить первый из обнаруженных комков за шею. Щенок, ужавшись сам в себя, в страхе прижимаясь к глиняной стене от бившего в очко тусклого света, воротил морду и никак не попадался в удавку. Тогда сторож сбегал за хлебом, наломал его и кусочками набросал прямо на дерьмо. И щенок повёлся, потянулся за ближайшим катышком и попался, завертелся в удавке, вытаращив в разные стороны короткие лапы, наморщив физиономию от шеи, перехлестнутой ремнём, поволокся вверх следом за проволокой, которую сторож выбирал одетыми в перчатки руками. И так, в удавке, топорщащегося, капающего жирными кляксами, дрожащего не то от страха, не то он глубинного холода ямы, он отбросил его в траву, сдерживая рвоту, соскоблил удавку с мокрого комка, кое-как расправил её и на проволоке снова опустил в яму, извлёк другого щенка, смышленого, который сам поспел в удавку и, точно безжизненный, покорно поехал вверх. А вот с третьим пришлось повозиться. Сторож так и этак пристраивался к нему, покидал весь хлеб, от которого тот брезгливо отворачивался, изгибал проволоку, чтобы было удобнее заводить удавку в сторону, весь измучился, изматерился и исплевался от близкой рвоты, но всё же подцепил глупого за морду, слегка поддёрнул проволокой, затягивая ремень, и уже потащил , когда щенок выскользнул из петли и ухнул в яму...
      Откуда-то из-под досок высунув голову, залаяла вниз Чернуха, передними лапами пробуя стать на край ямы, вертела задом и выкликивала утонувшего щенка. Сторож шуганул её, наведя на Чернуху удавку, но сука бросилась и стала рвать ремень. Он ещё пошукал проволокой в самой гуще, надеясь поддеть щенка, но тот от бессилья уже не смог выкарабкаться, камнем осел на дно, такой застенчивый, тихий, и ждать его стало бессмысленно...».

Сюжет для рассказа о том, как поселковая шпана топила щенков в сортире. Просто так. Дело было вечером, сигареты все покурили, на пиво не наскребли... А чё, ваще-то?

Приплести сюда, например, рассказ одного сопляка о том, как он и его дружки убивали голубят, живших на школьной крыше: «Голубёнок выпадет из гнезда, мы его поймаем, петарду подожгём - и под него! Бух! Только пёрышки летят!».

Но для чего – написать, то есть не промолчать, не пройти мимо? Зачем? Где побороть всемирное зло, всемерно, ибо при посредстве могущественного телевидения, егозливых СМИ, разболтавшегося радио и прочих дьявольских конторок, бьющее по детским душам, растлевающее их…

Где остановить наше равнодушие?

Подумать страшно – равное дыхание: и когда солнце светит, птички щебечут, а облака, конечно, плывут - и когда желторотые граждане своей страны взрывают голубят, щенков бросают в дерьмо, а «бедной чихуахуа» ломают лапы…

Ничего не констатируя, хочется спросить: откуда это в них – детях? Или в нас, а потом уже – в них?

P. S. Я-то описанный ролик увидел – племянник двенадцати лет от роду набрался уму-разуму и в обе расширенные гляделки подсмотрел действо в Сети, да мне о нём поведал.

Взахлёб.

Одно обнадёжило – за «хи-хи» да «га-га», за «короче», «типа», «реально», «дико», «ваще жесть», которыми был напичкан его рассказ, - уверенное: «Ур-роды!».
      А то я думал-гадал, как они называются.

Семён Шаркунов