Анатолий Сундуков

КОРЕННАЯ

Труженицам тыла посвящается ...

Раннее утро осени сорок третьего. Снега еще нет. Холодный ветер гонит редкую опавшую листву. Несколько дней подряд вопреки календарю шел нудный моросящий дождь. Ночью ударил мороз, сковал землю, и превратилась раскисшая от дождей дорога в узорчатую причудливую ленту.

Марфа спешит по неровной, но зато твердой дороге на работу в котельную. Не просто спешит, почти бежит. Нельзя опаздывать: время военное, спрос велик с нерадивых, да и не в характере Марфы опаздывать, людей подводить. Да вот незадача: младший сынок Коленька к утру занемог, весь в жару. Простыл, видимо. Пришлось малиной поить да старшую, Танюшу, подымать, наказывать ей, что по дому делать, как Колюшу лечить и за другими братьями присматривать. Ветер пронизывает насквозь, пробирается через телогрейку и шаль, но Марфа этого не замечает: от быстрой ходьбы согревается и мыслями уже на работе. Сегодня она впервые заступает старшей по смене. Немного страшновато, хотя вроде все знает, что надо делать.

В котельную Марфа пришла работать после ухода мужа на фронт в сорок первом. Алеша тогда был старшим по смене. Марфа часто бывала здесь, приносила обед мужу да угощала всех своей стряпней. Сначала котельная пугала ее гулом топок, жаром, грохотом металла, особым запахом золы, но постепенно привыкла, и ей даже стал нравиться этот особый ритм работы, так непохожий на прежний крестьянский труд в деревне, где все было размеренно и привычно, но взбаламутилась жизнь в начале тридцатых, и увез Алеша семью в поселок, устроился в котельную кочегаром. Марфа в душе гордилась своим Алешей: как ловко управлялся он с огнедышащим, как Змей Горыныч, котлом, подбрасывая в пасть все новые порции угля. Марфа, как зачарованная, смотрела на огонь в топке, удивляясь, как здорово получается: одна печка, а отапливает и больницу, и школу, и баню. А отвечает за эту большую печь ее Алеша.

Марфа была довольна жизнью в поселке, хотя и приходил Алеша с работы усталый, в грязной спецовке, которую приходилось каждый день стирать. Другие жены рабочих котельной стали было выговаривать Марфе: «Что ты, Марфа, каждый день муженька наряжаешь, как на свидание или в контору? Все равно вернется грязный». Марфа отговаривалась: «Пусть мой Алеша идет с хорошим настроением, в чистом. А мне нетрудно, зато мужу приятно и не стыдно. На работу надо ходить с чистой душой и в чистой одежде». После такой отповеди товарки отстали, а вот мужчины в смену Алеши чаще стали в чистом приходить.

Марфа вначале работала подсобной рабочей, потом выучилась на кочегара, а вот теперь старшей по смене поставили. В общем, заменила Алешу, пока тот воюет. Трудно, конечно, приходится. Работа тяжелая, мужицкая, а еще дом, четверо детей, корова. Но кому теперь легко? Многие жены заменили мужей на работе, зато карточки на хлеб и продовольствие – по рабочей норме, заработок, топливом для дома обеспечены.

Вот вернется Алеша, и место рабочее Марфа ему передаст, а сама опять домом и детьми будет заниматься. С такими думами Марфа стремительно шагнула в котельную. Ее обдало теплом, привычным гулом топки, но что-то было новое, необычное: на площадке сгрудились работницы обеих смен. В центре стояли начальник котельной и конюх - старик Никифор, ухаживающий за единственным на всю котельную жеребцом Гнедым. Бабий гвалт стоял еще тот, но Марфа разобрала: Гнедой пал. У начальника на изуродованном шрамами лице ходили желваки. Никифор оправдывался:

— Дык, старый же Гнедой, а вчера стал совсем плох. Ничего не ел, только пил, а возить-то надо! И так на одну ходку меньше сделали. Думал, за ночь отдохнет, а ишь как вышло. Прихожу, а Гнедой мертвый лежит. Горе какое!

В глазах Никифора стояли слезы. Все понимали, что Никифор не виноват: Конь действительно был старым, а спрос с него, как с молодого. На нем вся доставка угля держалась, после того как единственную грузовую машину-полуторку по разнарядке забрали для военных нужд. Но в ужасе от того, что котельная вот-вот остановится, обе смены наседали на Никифора, обвиняя его во всех смертных грехах.

Понурил голову Никифор:
— Виноват, люди добрые. Не усмотрел, не уберег, что теперь будет?

Начальник котельной, фронтовик, потерявший на войне руку, с почерневшим от переживаний и ответственности лицом, заговорил медленно враз осевшим голосом:

— Все! Кончай митинговать! Спорь не спорь – Гнедого не воскресить и машину с фронта не вернешь. Нет транспорта у нас. Уголь на исходе. Но котельную останавливать нельзя. И нет виноватых в этой беде, кроме войны! Вот вернутся мужчины с победой и спасибо вам скажут за все, что вы делаете и терпите. А пока… — замолчал Егор Кузьмич. Горло перехватило спазмом: контузия дала себя знать. — А пока… уголь придется доставлять на себе. Бригадиром назначаю Марфу. Подбирай себе команду. Дед Никифор поможет упряжь подогнать. Безлошадные мы. Шесть тонн нужно на смену. Рассчитай, Марфа, ходки. Больше восьми человек дать не могу. Дежурить у котла тоже надо. А я пойду в поссовет за помощью и транспортом.

Оглядел Егор Кузьмич ошарашенных работниц и, не дав им и рта раскрыть, заключил:
— Все! Баста! Никаких разговоров. Времени не терять!

Он резко развернулся и, припадая на покалеченную ногу, направился к выходу. В котельной наступила тишина, только топка гудела. Люди молчали. Марфа пришла в себя первой:
— Ну, дорогие девоньки, не обессудьте, сами все видите и понимаете. Кто не может, оставайтесь у котла. А остальные со мной, пошли к Никифору.

Семь женщин молча двинулись за ней. Дед Никифор, оглядев спецбригаду, причмокнул:
— Однако сначала бы встать нужно у телеги по росту и силам, чтобы упряжь подогнать. Начинать надо с коренного, кто пойдет в центре, за коня, значит.

От такого предложения женщины сначала оторопели а потом развеселились. Загалдели, подталкивая друг друга и подтрунивая:

— Давай-ка, Настя, в центре становись. Ты у нас самая красивая. Все мужчины, что еще в поселке остались, тобой любоваться будут.
— Нет, бабоньки, в центре лучше будет смотреться Никитична, она у нас самая шустрая.
— Да я, девоньки, уже стара для центра.
— Ничего. Старый конь борозды не портит.

Вот ведь русская душа: только что обмирали от ужаса предстоящей работы, а подвернулся миг - и расслабились. Пока женщины перешучивались, Марфа молча подошла к телеге, встала между оглоблями, подняла их, подхватила под мышки - смешки стихли. Величаво и печально смотрелась Марфа. Рослая, ширококостная, с властным грубоватым лицом, она не вызывала смеха в этом нелепом положении. Сейчас она олицетворяла всех женщин, проводивших мужей на фронт. Дернула Марфа телегу:
— Ну что, дед Никифор, сойду за коренного? Тогда лямку сделай мне, соедини оглобли - не хомут же надевать! Давайте, девоньки, ты, Никифор, сделай лямки всем, кто впереди, как у бурлаков.

Расставила Марфа женщин по местам. Двух самых рослых - справа и слева от себя, как пристяжных. Остальных - сбоку и сзади – телегу толкать. Засуетился Никифор, стал необычную упряжь готовить. Примерил веревкой для каждой размер и длину лямки, поохал: из чего же так быстро лямки изготовить? Потом махнул рукой:
— Идите, бабы, только мешаете. Приходите через час. Я тут покумекаю и что-нибудь сварганю.

Женщины ушли потеплее одеться и перекусить перед тяжелой работой. Никифор не подвел. К девяти часам исхитрился, сделал лямки из веревок и вожжей. Примерили женщины лямки уже без смеха и сгрудились у телеги. Побросали лопаты в телегу с бортами. Вздохнула Марфа:
— С Богом, девоньки, пошли, — дернула лямку и оглобли. Налегла бригада, и, на удивление, телега легко тронулась с места. Никифор с жалостью смотрел вслед этому экипажу: «Это что же фашист жизнь наших баб так испохабил. Ну погоди, наши мужики этого никогда не простят».

До угольного склада недалеко, около километра. По подмерзшей земле, несмотря на кочки и колдобины, телега катилась ходко. Марфа прикидывала: «Без поклажи телега легка, а как-то с углем пойдет? И осторожно нужно, рассыпать уголь нельзя, грех непростительный топливом дорогу мостить. Ну да поглядим».

Встречные люди, увидев нелепый экипаж, не смеялись: война приучила принимать с пониманием самые неожиданные явления. Так и сейчас: раз запряглись женщины - значит, нужно, значит, выхода нет.

Прибыв на склад, Марфа пошла к заведующей с требованием на уголь. Завскладом, крикливая, суетливая говорунья, заголосила:

— Что-то кочегарка сегодня припозднилась. А где Никифор-то? Заболел что ли?
— Безлошадный теперь Никифор. Пал Гнедой.
— Как же уголь вывозить будете?
— На себе.
— Это как?
— А вот так! Вместо жеребца впряглись наши бабы, а я их бригадир. Чего талдычить-то, отпускай лучше уголь побыстрее, пока котельная не встала.

Вытаращила глазки заведующая - и как ветром сдуло ее из конторки. Смотрит - и впрямь женщины с телегой. Повернулась к Марфе, хотела что-то сказать, да та так на нее зыркнула, что поперхнулась говорунья.
— Ладно, грузите и въезжайте на весы. Вон они у конторы стоят.

Марфа с женщинами подтянули телегу к бурту угля. Работа привычная. Загрузили телегу быстро по самые борта. Сверху положили лопаты. Молча разошлись по своим местам. Марфа и ее «пристяжные» надели лямки. Замерли. Ждали команды. Марфа выдохнула:
— И… дернули!

Дернули, но телега только пошатнулась, а с места не сдвинулась. Марфа обомлела: «Все, не справимся. Придется часть угля сбросить, но тогда не управимся к вечеру, склад закроют. Вот беда!»
— Девки! Вы что раскисли? Ну еще… раз! Еще – раз!

Стоит телега. Марфа сбросила лямку. Стала обходить телегу. Ах бестолковые, что же дергали, если из-под колес уголь не убрали, да одно колесо в ямку угодило!
— Девоньки, быстро лопаты в руки, убирайте уголь из-под колес, расчищайте колею.

Убедившись, что задание выполнено, Марфа скомандовала:
— Упирайтесь ногами покрепче, и на раз-два дергайте. Всем враз, понятно? Тогда… и… раз, и… два!

Марфа вцепившись в оглобли, плечами и грудью что есть силы дернула лямку и почувствовала, что тронулась телега. Сделали шаг, второй и поняли, что справятся с грузом. Однако это было только начало рабочего дня. Каждая колдобина, ямка стоили огромных усилий. Хорошо хоть дорога без подъемов и спусков. Наконец дотащили, но, когда стали сгружать уголь, руки так дрожали, что сразу набрать полную лопату не было сил.

После разгрузки несмотря на усталость повернули назад, на склад. Времени на первую ходку ушло больше, чем рассчитывала Марфа. Только одна ходка, а из сил уже выбились. Что же дальше? Но порожняя телега теперь уже не казалась тяжелой, и разговорились женщины - то ли чтоб по-бабьи время скоротать, то ли думы горькие отогнать на время.

Анастасия вдруг сказала:
- Вот напишу своему на фронт, как мы тут в тылу вкалываем, вместо лошади работаем.

Рассудительная Лукерья возразила:
- Не стоит, Настя, не расстраивай мужчин. Им там тоже несладко. Каждый день жизнью рискуют. Не стоит.

Никитична ее поддержала:
- Верно говорит Лукерья: не нужно писать о наших бедах, хватает им переживаний и так.

Анастасия:
- Так я хочу, чтобы они воевали лучше да домой быстрее пришли. Нас подменили.
- Настя-Настя. Они и так стараются. Вон какие бои ведут. Сколько под Курском фашистов побили - не счесть. Гонят, гонят немцев. Пусть хоть за тыл спокойны будут – не надо расстраивать. С отчаяния глупостей наделают.
- И то правда. Не буду.

Марфа тянула упряжь молча. Прикинув в уме все возможности, она выдала:
- Вот что, подруги, грузить полный короб больше не будем. Надсадимся. Тогда вообще без угля котельную оставим. Я сейчас подсчитала, если мы недогружать будем короб на одну четверть, то придется, конечно, на пять ходок больше сделать, но зато быстрее будем возить и не так измотаемся. Как думаете, подруги?

Женщины молчали - только тележный скрип в ответ. Наконец за всех отозвалась Никитична:
- Вестимо, поклажа будет легче, но лишних пять ходок – это немало, когда, однако, управимся?

Лукерья возразила:
- Марфа дело говорит. Задержимся, раз надо. Зато норму выполним и живы останемся. Грузить как сейчас – сдохнем через пару ходок. А нам еще ребятишек растить надо!

Кто-то из женщин заметил:
- Так завскладом же ночью работать не будет!

Марфа решительно заявила:
- Я с ней поговорю!

На том и порешили. Завскладом после предложения остаться заартачилась:
- Да вы эти тонны и до утра не заберете. Мне что же, ночевать с вами?

Тогда Марфа пригрозила:
- Ты что, не понимаешь, если остановится котельная, тогда ты не домой пойдешь, а в казенный дом как пособница врага! Детсад, школа, баня, больница закроются. Ты этого хочешь?

Завскладом испугалась:
- Да я что, разве не понимаю? Но детей нужно покормить, спать уложить.
- Так в чем дело? Сбегаешь, когда нужно, мы здесь последим, никого не пустим.
- Ну хорошо, договорились, - согласилась завскладом.

Марфа продолжила:
- А чтобы дело шло побыстрее, предлагаю каждую ходку на весы не поднимать. Тяжело женщинам на подъем телегу тянуть да и времени много уходит.
- А как же тогда я вес учту.
- Просто. Мы сейчас нагрузим на четверть меньше, чем в прошлый раз, а ты взвесишь и на коробе свою метку поставишь, выше ее мы нагружать не будем. Вот так и посчитаешь общий вес по подводам.
- А если начальство узнает? Мне тюрьма! Нельзя без весов. Не положено!
- А что можно бабам вместо лошади? Не положено, но нужно, значит, можно! Вот давай по-хорошему и решим: мы без обмана грузим уголь по мерке, а ты телеги считай.

Под таким напором завскладом не нашлась, что возразить, да ей и самой нужно домой к детям, и женщин жалко, видит же, как они мучаются. Сама солдатка с двумя малолетками. На том и порешили.

Хотя следующие ходки давались легче, но накапливалась усталость. Пот застилал глаза, смахнуть его не было ни сил, ни времени.. По черным от угольной пыли лицам стекал пот, оставляя белые бороздки. Давно уже были сброшены теплые вещи, что мешали работать. Закутывались только когда шли порожняком.

После шестой ходки пообедали. Все, что принесли из дома, выложили на общий стол. Ели молча. У каждого свои думы. На разговоры сил не было. Марфа в уме подсчитывала, сколько нужно еще сделать ходок, чтобы выполнить наряд. Да надо бы еще организовать ужин. Домой что ли сбегать за продуктами и детей заодно посмотреть. Надо посоветоваться с Егором Кузмичом. А его все нет. Видимо, не может добиться транспорта. Неужели и завтра опять впрягаться? Не выдержим…

Марфа взглянула на ходики и обмерла: задумалась, а время, отпущенное на обед, давно закончилось. Вся бригада прикорнула прямо за столом. Марфа вскочила и закричала:

- Подъем! Спать дома будем, а сейчас живо все во двор! Пошли, подружки, за мной, - и не оглядываясь, направилась к дверям.

Тело просило отдыха, но на морозе легче перебороть сонливость и слабость. Вскоре у телеги собрались все. И опять ходка за ходкой. Изнуряюще, монотонно. Работа выполнялась по инерции: работали руки, напрягалось тело, голова гудела, молоточки стучали в висках. Силы были на исходе, а Кузьмича все не было, без его разрешения Марфа не могла ни сама уйти домой, ни работниц отпустить. На одиннадцатой ходке повозку уже не тащили, а дергали, шаг за шагом медленно продвигаясь вперед.

Уже темнело. Дорога плохо просматривалась. Марфа охрипла, командуя рывками: «И раз!.. И раз!.. И раз!..».

Марфа пообещала:
- Крепитесь, девочки, сейчас разгрузимся и отдохнем.

У котельной их ждал Егор Кузьмич:
- Ставьте телегу у бункера - и ужинать. Стол вас ждет, дорогие мои.

Оживилась бригада. Подтянув телегу к месту разгрузки, сбросили лямки и устало двинулись в котельную. Шли молча, но уже не обреченно. Появилась надежда, что все сейчас закончится и больше не нужно тащить повозку.

На столе ведерная кастрюля с вареной картошкой, чай и хлеб, нарезанный большими ломтями. Картошка из дома Никифора, а хлеб – от Егора Кузьмича. Он уговорил продавца в хлебном магазине отоварить его карточку на неделю вперед.

Уставшие и голодные женщины даже не спросили, откуда запасы. Начальство достало - вот и хорошо. Ужин был ко времени: на следующую ходку даже у Марфы сил не было. Вымыли руки, сполоснули лица - и за стол. Начали с чая. Пили долго. Постепенно осунувшиеся лица оживились. Много ли нужно рабочему человеку? Немного пищи да отдыха чуть-чуть.

Вот теперь можно и спросить, где Егор Кузьмич целый день был и что же дальше их ждет? Егор Кузьмич рассказал, что директор МТС после большой ругани по распоряжению райисполкома выделил трактор с тележкой.

- Так что, золотые вы мои девоньки, запас угля сделаем порядочный. Но трактор прибудет завтра, и, чтобы дотянуть до утра, нужно сделать еще две ходки.

Ужин и надежда на скорое окончание работы придали женщинам силы. Все заторопились к телеге, которую уже разгрузили дежурные кочегары. Егор Кузьмич и Никифор тоже пошли с бригадой: Кузьмич – толкать телегу, а Никифор – дорогу освещать «летучей мышью». Только тронулись, как в воротах котельной появилась дочь Марфы – Танюша. Увидев при свете керосинового фонаря мать, запряженную в телегу, она вскрикнула:

- Мама, мамочка! Почему вы телегу тянете? Почему домой не идете?

Марфа, пораженная криком дочери, старалась ее успокоить:
- Танюша, дочка, не пугайся. Так нужно. Кузьмич вот сказал, что еще две ходки и домой пойдем. Завтра трактор придет.
- Мама, давай я помогу, - и кинулась к оглоблям.
- Не надо, Танюша. Справимся, – и горько пошутила, - видишь, какие рысаки со мной - не подведут! Лучше иди побыстрей домой. Успокой братьев. Накорми и спать уложи.
- Да я, мама, уже ужин приготовила. Картошку сварила, всех накормила и к тебе побежала. Поздно уже, а тебя все нет…
- Умница ты моя, молодец! Ну беги, беги домой. Мы скоро управимся. Проследи, чтобы Толя уроки сделал. Ну с Богом, поспешай. Нет, подожди. Как Зорька-то?
- Мамочка, не беспокойся. Зорьку я подоила, сена ей дала.
- Ты ей еще пойло приготовь и дай на ночь. Ты же умеешь. Ну теперь беги.

Побежала Танюша, оглянулась. Сердце у нее замерло от жалости к матери. Но услышала, как Марфа командует своей бригадой, подумала с гордостью: «А мама-то у нас – настоящий командир!».

Бригада медленно продвигалась за новой порцией угля. Шли молча. Тишину нарушали хриплое дыхание уставших людей да скрип колес. Егор Кузьмич, оглядывая бригаду, с горечью думал: «Какая доля у наших женщин. Хорошо еще, кто ждет мужей. Ведь из семи замужних в бригаде двое уже похоронки получили, а война все идет и идет. Вот вернутся мужики (ведь придет такая пора), сумеют ли понять жизнь солдаток в тылу? Большой вопрос: кому тяжелей? На фронте есть командиры, они решают, как накормить солдата и что ему делать. А здесь солдатка сама все решает, все на ней: и дом, и дети, и мужицкая работа».

Тяжело дались последние две ходки. И хотя угля в бункере было мало, но Кузьмич сдержал слово: отпустил женщин по домам. Сам не ушел. Остался в котельной, чтобы, сбавив параметры, растянуть запас до прихода трактора.

Марфа бредет по темной, мерзлой дороге. Хочется остановиться и лечь. Хотя бы ненадолго дать отдых усталому телу. Только тревога за детей гонит вперед. Отворив дверь, Марфа увидела Таню, задремавшую за столом. Тихо раздевшись, подошла к столу, погладила дочь по голове.

Танюша встрепенулась:
- Ой, мама! А я братишек уложила, Зорьку напоила, картошка горячая в печке. Я тебя ждала-ждала, вот задремала. Устала, мамочка?
- Да, Танюша, устала. Как Коленька?
- Лучше ему. Кашляет меньше.
- Ну и слава Богу! Спасибо тебе, доченька. Что бы я без тебя делала? Ну иди спать.
- А ты?
- И я пойду. Вот маленько посижу, поужинаю и тоже спать. Завтра рано вставать.

Таня юркнула в постель и сразу заснула. Марфа с нежностью смотрела на спящих детей. Какие они у нее красивые да послушные. И в школе учатся хорошо. Танюша в шестом классе, а Толя во втором. Одни пятерки да четверки - и все сами! Плохая им помощница в учебе Марфа: читать-писать умеет, а вот те науки, что дети учат, ей не под силу. Ведь понятливая была в детстве, да не было в деревне школы, только два класса церковно-приходской школы и окончила в соседнем селе, а потом отец сказал: «Хватит тебе, Марфутка, на учебу отвлекаться, в хозяйстве руки нужны». И не отпустил больше в школу. Марфа ещё посидела, потом заставила себя встать, умылась, собрала ужин. Усталость перебарывала голод. Каждая клеточка ее большого тела ныла и отзывалась болью на любое движение. Зато на душе было спокойно: дома все в порядке. На работе большое дело сделали. Спасли котельную, отвели беду от поселка А что устала, так не одна она, другие не меньше, а держатся. Марфа заставила себя поесть. Легла в постель в надежде, что быстро уснет, но сон пришел не сразу. Теперь мысли унесли ее к Алеше. Третий месяц нет весточки. Успокаивала себя: ведь нет похоронки, значит, жив, написать только не может, а может, письма затерялись. Война же! Господи, помоги ему. Защити и оборони. Тяжело нам, но мы дома, все живы, все вместе, а с ним смерть каждый день рядом ходит. Не дай Бог! Как страшно!

С этим и уснула.

Наступило утро 5 ноября 1943 года. До Победы оставался 551 день. Трактор не пришел: сломался по дороге. Снова женщины впряглись в телегу. Поссовет направил подмогу: людей стало больше. Стали чаще меняться бригады, но бригадир остался прежний. Марфа так и ходила коренной - не решился Егор Кузьмич на замену, зато обеспечил усиленным питанием за счет поссовета и даже новыми верхонками.

Для многих в поселке ЧП на котельной прошло незаметно. Подвиг работниц котельной - рядовое явление местного значения в битве тыла за Победу!

6 ноября рано утром пришел трактор, и бункер затарили углем на целую неделю. Октябрьские праздники прошли спокойно. А потом и машину стали выделять по графику для завоза угля. Котельная работала всю войну без срывов и перебоев. А что касается Марфы, то ее так и прозвали – Коренная. Она не обижалась. Много лет проработала в котельной. Одна подняла и выучила четверых детей. Не вернулся с войны ее Алеша. Погиб под Кенигсбергом. Обычная история одной небольшой семьи в большой войне…